Фол последней надежды - Юля Артеева

Геля, положив руку мне на плечо, гладит большим пальцем по шее. Говорит:

— Что мы можем сделать?

— Не знаю. Мне кажется, что ничего

Я вздыхаю и хмурюсь, глядя куда-то в сторону. Давлю в себе вспышку гнева. Пересиливая себя, рассказываю Геле все, что произошло. Она слушает внимательно. и постоянно меня касается, будто старается показать, что она рядом. Закончив, я откашливаюсь и говорю:

— Ну, вот. Как-то так.

Какое-то время мы сидим молча. Геля гладит меня успокаивающе, как будто я какой-то взбесившийся зверь. Но, если бы моя шерсть и встала дыбом на загривке, от этих движений она бы точно уже улеглась.

— Вань.

— А?

— Ты уже думал, где будешь ночевать?

— Если честно, нет. Просто ушел. Что-нибудь придумаю, напишу парням. Просто хотел увидеть тебя. Не знаю. Казалось, что это может меня успокоить.

— Успокоило?

— Конечно.

По тому, как звук телевизора становится громче, мы понимаем, что Стефаня выходит из комнаты. Она метет черным кимоно по полу и отставляет руку в вейпом в сторону. На ходу выдыхает ароматный дым. Повадки у нее, конечно, королевские.

На кухне она демонстративно медленно берет кружку, наливает в нее воду. И говорит, прислонившись к кухонному шкафу:

— Поздно уже, да, ребятки?

Я, с упавшим сердцем, обреченно киваю. Сейчас действительно придется писать парням. У Зуя и Бавы лояльные родители, скорее всего, они не будут против, если я у них переночую. Но там меня будут искать в первую очередь. Не хочется подставляться. Кого из них я могу уговорить не рассказывать моим родителям о том, что я у них? Скорее всего, мне нужно просить Зуя.

И тут вдруг Стефаня говорит:

— Может быть, Ванечка, останешься здесь?

Подавившись собственной слюной, я закашливаюсь:

— Что?

— Переночуешь? — она затягивается и выпускает дым в сторону.

— Мне очень неудобно.

— К этому я уже привыкла. Ужинать тебе тоже было неудобно. Итак?

— Стефань, — говорит Геля, — ну у тебя и напор, конечно…

Я фыркаю:

— Как у бульдога?

Суббота, едва срезавшись со мной взглядом, тихо смеется. Мы оба прекрасно помним, как я всю жизнь ее называл.

Я говорю:

— Стефаня, это…очень здорово, спасибо. С удовольствием останусь. Но я хотел бы попросить вас не говорить об этом моим родителям. Им я скажу, что буду у друга. Хорошо?

Легенда, конечно, откровенно плохонькая. Но от неожиданности я не смог придумать ничего лучше. Скользнув по мне проницательным взглядом, она безразлично отвечает:

— Ну, раз ты просишь, конечно, не стану. Договор. Постелю тебе в зале на диване, годится?

Я киваю:

— Да хоть на полу.

Стефаня ставит кружку в раковину и идет в коридор.

И Геля вдруг выпаливает:

— А можно я тоже останусь?

Ее бабушка тормозит в коридоре, очень медленно поворачивается, видимо, выдерживая паузу для раздумий.

А потом говорит:

— Конечно. Только будешь спать со мной. И отцу сама скажешь об этом.

Глава 60

Я открываю глаза и сначала впадаю в панику. Резко сажусь на постели и оглядываюсь, пока меня трясет крупной дрожью. Стены незнакомы, диван, потолок со старой люстрой. Из груди вырывается громкий стон, а дыхание срывается.

— Тихо-тихо, Ванечка, — бормочет Геля где-то рядом, обнимая меня за шею.

Я подаюсь телом на звук, пытаясь унять тремор. Суббота крепко держит, гладит меня ладонями по спине, то одной, то другой.

С каждым ее движением я успокаиваюсь. Она шепчет что-то, тон мягкий, слова ласковые, ее руки нежные.

Я бормочу:

— Геля?

— Это я. Я тут, рядом, Вань.

Перестаю наконец трястись и понимаю, что сижу на диване в объятиях хрупкой девочки. Мне сразу же становится стыдно за эту слабость. Но Геля транслирует такое безграничное принятие, что меня скоро отпускает. Я чуть подаюсь назад и говорю хрипло:

— Извини, сон плохой приснился.

Вру, конечно. Мне вообще ничего не снилось. Но я не могу признаться в том, что как ребенок испугался того, что проснулся в незнакомом месте.

Она улыбается:

— Ничего. Все хорошо.

Я смотрю на нее чуть внимательнее. Геля сидит в какой-то нелепой пижаме в полоску, которая велика ей минимум на два размера. Светлые волосы взлохмачены, на лице ни грамма косметики, и поэтому я отчетливо вижу синяки под глазами. У нее ведь тоже были не самые классные дни. Поджав ноги под себя, она сидит на пятках и выглядит как маленькая птичка.

— Стефаня уже встала, жарит блинчики. Еще рано, но она всегда так поднимается.

Едва дождавшись окончания фразы, я обхватываю Гелю руками и валю к себе на постель. Она смеется, возится, сопротивляется. Я помогаю себе ногами, обездвиживая ее, и говорю:

— Попалась! Девочка моя любимая.

С последними словами мы оба замираем. Я в шоке от того, что сказал, она в шоке от того, что услышала. Вернул бы это признание назад, но мы не в кино.

Откашливаюсь и делаю самое простое, что мне доступно. Притворяюсь, что ничего не было.

Говорю:

— Тогда умоюсь и пойду есть блинчики. Да?

Геля отвечает быстро:

— Да.

И вместо того, чтобы поговорить, я трусливо сбегаю. Сам сказал и сам напугался. Идиотская ситуация. Иду в ванную, прихватив свои вещи. Быстро принимаю душ, чищу зубы пальцем, одеваясь во вчерашнее. Ощущение все равно какое-то…несвежее. Но здесь мне хотя бы спокойно.

Вчера мы долго сидели с Гелей на кухне, в деталях разбирали мой разговор с отцом. Вспоминали мою футбольную карьеру, все трансферные движения в нашей команде, пытались понять, говорил ли он искренне или наврал, просто чтобы задеть.

Мы с ней ни к чему не пришли, потому что Суббота слишком хорошая и никак не могла принять то, что мой отец говнюк. А сам я уверен в том, что это правда. Он действительно мог такое сделать.

Мокрыми пальцами я укладываю волосы, имитируя легкий беспорядок надо лбом. Выхожу и уступаю ванную Геле, избегая ее взгляда. Кажется, она делает то же самое. Глупо. Мы же вместе. Разве не логично признаться в любви?

Когда сажусь за стол, Стефаня приземляет передо мной тарелку с блинчиками. На столе уже стоит варенье, сметана и сгущенка.

Я улыбаюсь:

— Выбор, как в ресторане.

— Это меня муж научил. Он любил, чтобы стол ломился. А я, как одна осталась, так и не смогла перестроиться.

Я замираю на полпути с блином ко рту. Она говорит об этом легко, но от ее тона так тонко веет болью, что я ощущаю ее как свою. В этот момент мне даже становится неловко за то, как я воспринял свои проблемы. У меня-то все живы.

Стефаня, конечно, замечает мою реакцию.