Фэй Уэлдон - Сердца и судьбы

Спальню она делила с еще пятью девочками – Синди, Карен, Розой, Бекки и Джоан. Спали они на жестких матрасах (полезно для здоровья и дешево) и мерзли под одним одеялом – ведь то, что воспитатели-родители экономили из сумм, выделяемых на отопление центра, уплывало в их карманы. Роза и Бекки мочились в постель, и каждое утро их шлепали и заставляли стирать простыни. Синди жевала слова и иногда говорила «спокойной ночи», когда хотела сказать «с добрым утром», и ее ставили на перевернутую корзинку для бумаг, чтобы пристыдить и образумить. Карен и Джоан имели диагноз неуправляемых, хотя обеим было только 7, и это значило, что вели они себя очень гадко – рвали одеяла, пинали двери и без всякой причины вдруг ударяли вас кулачком в живот. Нелл очень старалась быть хорошей, тихой и улыбаться как можно больше. Роза ей очень нравилась, они стали задушевными подругами, и она искала разумные способы помешать Розе мочиться в постели: если никто не смотрел, она перед сном брала стакан Розы с апельсиновым напитком (желтым, сладким искусственным, а не из натурального концентрированного сока, который стоит дороже), выпивала его сама, и это помогало! Она даже в таком нежном возрасте понимала, что никто нарочно с ними не жесток, а просто они глупые и им нравится экономить деньги. В конце-то концов, она глубоко чувствовала собственную значимость: разве ее отец и мать не ссорились из-за нее, не старались каждый забрать ее себе? Разве Отто и Синтия не наклонялись над ее кроваткой с ласковой улыбкой? Разве милорд и миледи де Труат не видели в ней источник всякого счастья, и юности, и надежды? Подобное так просто не изглаживается. В памяти все это сохранялось смутно, зато проникло в глубины ее существа. Нелл видела, что ее не понимают и поэтому ценят мало, но из этого для нее вовсе не следовало, что она действительно ничего не стоит, и таким образом ей удавалось не сломаться. Она склоняла голову, но глаза ее оставались ясными, а личико свежим. Она знала, что не останется здесь навсегда, а пока решила, как было у нее в обычае, приспособиться к тому, что есть. Ночью она могла и поплакать на сон грядущий – тихонько, чтобы ее не услышали и не отшлепали за неблагодарность, но утром просыпалась бодрой, улыбчивой, думала о таблицах, которые надо выучить наизусть, или о трудностях правописания, которые надо одолеть, или о Карен, которой нужно помочь, и о новых играх с Розой, и о способах избежать придирчивого взгляда красновеких глаз Аннабел Ли, воспитательницы-матери.

Надо сказать, что Аннабел Ли и Хорес, ее муж, были заядлыми курильщиками, а от сигаретного дыма Нелл всегда делалось нехорошо, и, забывая обо всем, она старалась держаться от них как можно дальше. Мы-то знаем, что эта реакция порождалась ее воспоминаниями об Эрике Блоттоне, однако объяснить это у Нелл возможности не было, даже если бы она сама понимала, в чем тут дело, ну и мистер и миссис Ли, с землистой кожей и хриплым кашлем курильщиков, тоже этого не понимали. Они не считали, что их поведение заслуживает такого ответа.

– Она по-прежнему шарахается, когда я подхожу к ней, – сказала Аннабел Ли на совещании. – Не думаю, что приемные родители сумеют с нею справиться. А ведь мы не хотим, чтобы Эллен Рут опять и опять возвращали в центр, потому что из ее удочерения ничего не получилось.

Эллен Рут! Да, читатель, под таким именем известна теперь крошка Элинор Вексфорд. Но ведь как-то же ее надо было называть – это дитя из ниоткуда. Вспомните, какой ее нашли – невнятно бормоча несколько английских слов, она стояла в шоке у края Route Nationale[20] на фоне пламени, груды искореженного металла и трупов? Эллен ее назвали потому, что, нагнувшись к ней, они разобрали повторяемое шепотом имя «Элен» и те, кто расслышал, приняли его за ее собственное имя. На самом же деле она вспомнила и повторяла имя своей матери – но вспомнила смутно и повторяла его на французский лад, хотя потрясение и ужас изгладили французский язык из памяти девочки. Вот так она и стала «Эллен», а затем и «Рут» от «Рут Насьональ». Дошло? Аннабел Ли считала, что поступила весьма умно, выбрав такую фамилию. И отрицать этого нельзя. Аннабел была тайной пьяницей. Этого не знал никто – ни Хорес, ее муж, и уж конечно, ни отдел социальной службы, наниматель этой пары. Да и откуда бы им знать? Но как бы то ни было, «Эллен Рут» – имя не из самых привлекательных, и, быть может, это-то и устраивало Аннабел Ли. Сама женщина некрасивая, грузная, замученная работой, она недолюбливала на редкость миловидных, чарующих длинноногих девочек. Пожалуй, к лучшему, что в Истлейк они попадали очень редко.

Центр страдал от крайне упорной эпидемии вшивости, и почему-то всегда стригли наголо только Эллен Рут, хотя другим детям достаточно было хорошенько прочесать и вымыть волосы. Учтите, конечно, что волосы у Эллен были очень густыми и кудрявыми – а также белокурыми, блестящими и красивыми, – так что все-таки не исключено, что Аннабел они действительно доставляли излишние заботы. Истолкуем сомнение в ее пользу, тем самым поупражняемся в добродетели – а это лучший способ обрести ее.

Кто-то из членов комиссии заметил, что ребенок пробыл в распределительном центре необычно долгий срок. Почти год. Ведь, конечно же, пора перевести девочку куда-нибудь, где обстановка более домашняя, даже если пока она не подходит для удочерения? Центр создан как перевалочный пункт для детей, попавших в беду – и по своей вине, и по вине мира, – и не предназначен для их постоянного в нем пребывания.

– Я всецело «за», – сказал Хорес. – Но куда вы собираетесь перевести Эллен Рут? Она же РНН. (Читатель, эта аббревиатура расшифровывается «развитие ниже нормы». Иными словами, недоразвитая. Дебилочка, одно слово. И это – НАША Нелл!) Так указано во всех ее документах. Единственное место, которое подходит для ее категории, – это Данвуди, вариант маложелательный.

Данвуди – приют для детей с нарушенным мышлением и психическими отклонениями, а Нелл, хотя предлагаемые ей тесты постоянно показывают умственную отсталость, все-таки всегда послушна и тиха.

– Ну уж не знаю, – сказала Аннабел. – Едва я начинаю ее причесывать, как она вырывается. (Нелл правда вырывалась – из страха, что ее остригут наголо, но Аннабел об этом не подумала или не захотела подумать.) – А один раз наша миленькая Эллен укусила Хореса. Помнишь? (Да, Эллен его укусила, когда Хорес разбудил ее, тряся за плечо, потому что в два часа ночи раздался сигнал пожарной тревоги и детей требовалось вывести из здания. На нее нахлынули страшные воспоминания, ею овладела паника, она вырывалась… да-да, она стала неуправляемой, и она – укусила. Ребенок кусается! Грех непростительный в кругах, посвятивших себя заботам о бездомных детях.)