Эльмира Нетесова - Любимые не умирают

   Они не промедлили. Узнав, что случилось, поторопились действовать. Петровна побежала в милицию к Кольке, Никитична — в больницу к Катьке. Никто из соседей не знал, жива она или нет.

   Никитична навестила дочь, убедилась, что Катя жива, проведала внука. От Димки бабка вернулась в слезах и готова была разорвать Петровну за Кольку Она кляла их обоих на чем свет стоит и все жалела мальчишку. С ним врачи оказались бессильны. Петровна, увидев внука, сказала, что Димкин недуг не по силам врачам.

   —  Ладно, повезу к бабкам, к Акимычу, может, они справятся с напастью. Но больше твоего Колю на шаг к своим не подпущу! Родила зверя! Зачем таких в свет пускать? Его с рожденья в тюрьме держать надо, да и там на цепи, как собаку! Чтоб не сбежал! Это ж надо! Такое говно, а моих чуть не загробил! — сетовала Никитична.

  —   Ты любого человека спроси, потерпел бы он у себя в доме жену потаскуху и алкашку? Любой не выдержит. Другой давно голову ей снес, даже руки об нее не пачкал. Уж сидеть, так знать за что! Сколько мой сын с твоей сукой промучился! Говорила, бросай ее, он ребенка жалел. И зачем вообще на такой женился?

  —   Да чего зашлась? Он не только с Катей не сжился. Была и другая, тоже разбежались, никому не нужен тот змей Колька. Пропащая тварь, сущий козел! — кричала Никитична распалясь.

  Ближе к полуночи кто-то из соседей постучал бабкам в стенку, потребовал угомониться, дать отдых соседям. Старухи умолкли, но вскоре заговорили снова:

   —  Теперь, как ни крути, надо дальше жить. Придется лечить Катьку и Димку, заново ставить их на ноги. Хорошо, если на свои ноги Катька встанет,— охала Никитична.

   —  А мне Кольке помогать надо, чтоб до свободы дожил. Он редкий хиляк. Чуть просквозило — уже сопли до колен. И желудок ни к черту. Катька твоя, что ни говори, хорошо готовила. Колька всегда ее готовку хвалил,— скулила Петровна.

   —  Черт их знает, чего им не жилось? Харчи телегами возили. Деньги давали, сами работали. Димку у себя растила. Чего еще нужно было этим придуркам малахольным? С чего распилась моя телка? В роду таких не было! — сетовала Никитична.

   —  А мой гад в кого удался? Учиться не хотел. Все гулял да пил. Вот и получил засранец срок в тюрьме,— фыркала Петровна.

   —  Сколько я свою просила воротиться в деревню! Приедет, нажалуется, а бросать Кольку и не думала. Из-за них все время болело сердце.

   —  Не стоит нам соваться в их жизнь. Пусть сами как хотят кувыркаются. Ни то мы и виноватыми останемся. Пускай сами разбираются и решают, как им дальше жить, - предложила Петровна.

   На том они и порешили. Никитична сказала, что заберет внука с дочкой и приложит все силы, чтоб вернуть обоим здоровье и силы. Петровна взяла на себя заботы о сыне.

   Бабки впервые за все годы обменялись номерами телефонов. Договорились, что Петровна оставляет квартиру Катьке с Димкой, с условием, что они не выпишут из нее Кольку.

  Ох, и не скоро выписали Катьку из больницы. Бабу учили заново ходить, заставили жить. Конечно, передвигалась она еще с трудом, но саму себя могла обслужить и обиходить без чьей-то помощи. И Никитична не стала ждать лучших результатов, забрала в деревню дочь и внука, привезла в свой дом.

   Никитична показала внука старухам-знахаркам. Те посмотрели Димку, пошептали заговоры, но не помогло. Вот тогда и посоветовали свозить мальца на святой родник вместе со священником, чтоб тот облил Димку святой водой под молитву, хвороба и отойдет.

   Трижды возили Димку к святому роднику. А улучшений не было.

   Ольга Никитична привезла Акимыча. Тот, глянув на Димку, сказал Ольге, чтоб ложили спать мальчишку головой под образа при зажженной лампаде. Перед сном нужно трижды прочесть «Отче наш», и в этот день не брать в рот мяса. Пить отвар зверобоя, липы и мяты. И через неделю все пройдет без следа.

   Глянув на Катьку, лесник нахмурился.

   —  Вовсе разум потеряла баба, с им и стыд обронила. С чужим мужиком была в блуде при живом муже. Заново спилась без меры, от того в грязь свалила. В беде не столь мужик виноват, сколько сама за грех пострадала. Сгубила себя. Эх-х, ты, шалашовка, греха не пужаешься. А ить баба, мать! Бросай пить, глумная! И выкинь с души чужого мужика! Лишний он, тот упокойник! Свово живого жди!

   —  Дед! Колька чуть не убил, а ты велишь ждать! Зачем он мне? — взмолилась баба в отчаяньи.

   —  Затем, что дитя общее. И Колька его отец. Не мужика, себя вини, твой грех промеж вами сидит! Отмолишь ли его? На что своему мужику смерти

желала? Вовсе сдурела чумная баба! — пошел к двери. Но Никитична придержала:

   —  Акимыч! Спаси дочку! Вылечи! Бабки брались, да не получилось. Врачи с нею мучились. Вшили ей «торпеду». А она еще в больнице вина выпила. Ее в палате бабы угостили. Не сдержалась, всю бутылку выжрала. Ее на гипноз отправили. А Катька вечером пива нахлебалась. Средь коридора повалилась, как алкашка. Врачи хотели из больницы выписать, еле уговорила их долечить бесстыжую. Ну что мне с ней окаянной делать? — причитала Никитична.

   —  Держи в доме, никуда ни на шаг. Давай с мальцем сладим. Уж потом за эту холеру возьмусь, если Бог силы даст.

   Деревенские знахарки изо всех сил помогали Ольге справиться с внезапной бедой. Они водили Димку в церковь, смывали его лицо утренней росой, давали нюхать ладан, водили в лес лечить: услышать первый крик совы. Читали бесконечные заговоры, надевали ему на голову венки из крапивы. И вдруг проснулся парнишка на Святую Троицу, а лицо выровнялось, стало как прежде. Что именно помогло, никто не знал и не понял. Вот только речь мальчишки была заторможенной. Но, как сказал Акимыч, и это пройдет со временем.

   Димка не хотел ничего знать и слышать об отце. Само напоминание о нем вводило в дрожь. Он убрал с вида все его фотографии. И Катька поняла, слишком сильным было потрясение, не по силам пацану. Он не мог простить Кольке, что из-за него пропустил целый год занятий в школе, и теперь с большим трудом приходилось наверстывать упущенное.

  Нелегко пришлось и Катьке. Ее лечили врачи, знахарки, Акимыч, монахи монастыря. Она уже помогала матери по хозяйству и дома, но быстро уставала, валилась с ног. Казалось, прежние силы уже никогда не вернутся к ней.

   —  Катька моя! Как же ты себя сгубила! — сетовала Ольга Никитична. Баба сама выдергивала себя из беды. Но, труднее всего оказалось отказаться от спиртного. И как ни старалась запретить себе, к вечеру не могла сдержаться и, найдя в подвале спрятанную от нее самогонку, выпивала бутылку до дна.

   —  Катька! Опять ужралась? Нашла заначку! Ах ты гадость безмозглая! Уши пообрываю! Кто дозволил в доме пакостить? Не смей пить, стерва! — ругалась Никитична. Она колотила дочку веником и прутом, та только смеялась: