Нестандартный ход 2. Реванш - De Ojos Verdes

Мужчина внимательно следил за её передвижениями и не стремился мешать.

Элиза шумно вдохнула и тяжело выдохнула.

— Зачем ты пришел?..

— За тобой.

Его слова остались висеть в воздухе замысловатыми узорами. Инородными.

— Почему вдруг? Почему сейчас? — мучительным хриплым шепотом в неверии. — Почему не в тот день, когда меня выставили воровкой? Почему не месяц назад, когда я вышла на работу? Что изменилось за это время, Разумовский? Ты нашел настоящего предателя, и теперь я тебе нужна? Абсурд.

Рома прожег её открытым укоризненным взглядом. При этом настолько ласковым и мягким, что у девушки вновь безотчетно дрогнул подбородок. И сжатые губы. И крылья носа затрепетали заодно.

— Ты говоришь не то. Всё не то, Элиза. Попробуй еще раз.

— Попробуй сам, из нас двоих ты ведь умнее, — колко и сухо.

— Ты права, валькирия. Говорить буду я. Но, не потому что умнее. Потому что моя очередь…

Глава 31

«Я молился, чтобы она не смогла жить без меня». А. Гавальда «Я её любил. Я его любила»

Когда любимая женщина, забившись в угол, смотрит на тебя волчонком, невольно ощущаешь себя последним подонком. И наверняка таковым и выглядишь в её глазах, полных осуждения и недоверия.

Рома на какое-то время завис, наблюдая за Элизой в этой позе. Закрывшись от него, она сидела в напряжении, поджав красивые влажные губы и буквально рассекая воздух воинственным взглядом, все еще блестевшем от слез.

Масштаб катастрофы настиг именно в эту секунду. Разумовский вдруг отчетливо увидел неприглядную картину, сложившуюся в голове девушки. Ясно увидел. Словно сам был на её месте. И пока мужчина пытался разобраться со всем происходящим, в том числе и с тем, что зрело у него внутри, Элиза думала, что он... предпочел ей других.

Грудную клетку сдавило болезненным сожалением. Из-за всего, что они оба натворили, дойдя сегодня до такой тоскливой точки.

— Начнем с того, что я не искал предателей, это и так было слишком очевидно. Я удивлен, что ты пришла к выводу, будто я поверил в твою виновность. То есть, я настолько примитивен и плох в твоих глазах, Элиза? — она лишь сердито насупилась и моргнула пару раз. — Возможно, моя ошибка именно в том, что я всегда руководствуюсь не эмоциями, а разумом. И в тот момент, когда должен был взять тебя за руку и поддержать, счел более важным обелить твое имя перед людьми, решающими дальнейшую судьбу «воровки». После того как с начбезом пересмотрел видео с камер, а с айтишниками — историю твоего компьютера, стал настаивать, чтобы тебя оставили на прежней должности. Я не знал, что ты до этого уже написала заявление об увольнении. Почему не сказала?

— Я написала его перед вашим показательным сбором. Это раз. И с чего должна была тебе об этом говорить? — огрызнулась Элиза на его, скорее, риторический вопрос.

— Там дальше на видео был фрагмент, как ты выбрасываешь документы в урну, заходя в свой отдел, — продолжил Рома спокойно. — И под ними на одежде у тебя обнаружилось пятно. То есть, вопрос с папкой закрыт, ты её использовала в технических целях, прикрываясь. Но что ты делала в моем кабинете?

Девушка ответила не сразу. Приоткрыла рот, замерла так на пару мгновений, затем слегка качнула головой и тихо выдала с горечью:

— Первый рабочий день после болезни. Пришла отблагодарить за твое очередное героическое спасение такой бедовой меня. Вместо тебя обнаружила заключение о беременности Лены... В порыве «радости» облилась водой. Остальное ты видел...

После слов о беременности Лены его кольнуло острой иглой. Но эту тему они обсудят позже.

— Завтра придешь к кадровикам, подпишешь бумаги. Всё уже оформлено. После этого тебе вместе с расчетом переведут крупную премию. Моральная компенсация за клевету. Должно хватить на долгое время, и можно не торопясь искать работу по профилю, не размениваясь на подобные организации, в которых тебе некомфортно.

Ее глаза расширились, и в них застыло недоумение.

А Рома вздохнул и почувствовал, что узел галстука ему ужасно мешает. Рука потянулась и под внимательный взгляд Элизы ослабила давление.

Он внезапно усмехнулся, затем с ноткой светлой грусти улыбнулся ей:

— Я помню тот день, когда ты перестала развязывать мои галстуки. В жизни стало на одно удовольствие меньше, а затем из нее это удовольствие практически стерлось. Вместе с твоим уходом.

Теперь её взор наполнился гневом, голос прозвучал убийственно ровно, но мужчина различил в нем оттенки застарелой обиды:

— В таком случае, почему ты позволил мне уйти? — А почему ты не захотела остаться?

Казалось, этот простой вопрос выбил её из колеи. Девушка отвела взгляд и склонила лицо к коленям.

— Я просил тебя говорить со мной. Говорить обо всем, что тревожит. Откровенно. А ты все больше и больше закрывалась в себе. Потом наложилась история с ребенком. И ситуация стала еще хуже. Недомолвки, недосказанность, неоправданные надежды. Сначала я просто не хотел настаивать, предполагая, что ты запуталась в чем-то, и поделишься, как только сама разберешься. Но вскоре вовсе перестал тебя понимать. Скажи, что случилось в тот день четыре года назад, когда я нашел тебя на полу совершенно дезориентированной? Что ознаменовалось точкой невозврата?.. — мужчина выпрямился, коснувшись затылком поверхности стены, и просканировал её проницательным взором.

Она вскинула голову. Неожиданно резко. И посмотрела прямо. В упор, не таясь. Рот дрогнул и на губах появился ироничный кривой изгиб:

— В тот день, Разумовский, я осознала, что люблю тебя. Безответно и безнадежно. Что окончательно потеряла себя во имя человека, которому не буду нужна так, как мне нужен он.

— Значит, для тебя было очевидным, что я к тебе равнодушен? И... любить меня — это, стало быть, наказание? Которого хочется избежать? Поэтому ты уехала?

Элиза растерялась такой трактовке и обескураженно потупила глаза.

— Какие неудобные вопросы я задаю, правда, Покахонтас?

На этот раз она вспыхнула негодованием и обдала его укоризной:

— А что ты хочешь услышать в ответ? Может, да, подсознательно я и бежала! Тебе ведь всегда без усилий удавалось открывать мои замки, я раз за разом обнажала перед тобой душу, доверяла, и по мере того, как раскрывалась всё больше, ты будто закрывался плотнее. Ты же знал, что я привязываюсь к тебе, знал же! А я?! Я-то не чувствовала обратного, Рома! Сама себе казалась удобным