Линда Ховард - Всего одна неделя

– Еще хуже. Нанял Монику Стивенс из фирмы «Стикс энд стоунз».

На это даже и сказать было нечего. Перед таким коварством я просто утратила дар речи. Моника Стивенс предпочитала стекло и сталь, что, несомненно, могло бы оказаться просто прекрасно, если бы вы жили в лаборатории. Но что еще хуже, эта дама просто обожала черный цвет. Много-много черного-черного цвета. Сама же Салли тяготела к стилю уютного милого дома.

Впрочем, было вполне понятно, почему бедолага Джаз клюнул на эту Монику Стивенс. Просто в телефонном справочнике ее объявление оказалось самым большим. Вот он и решил, что раз дизайнер может поместить такое большое объявление, значит, дела в фирме идут прекрасно и все вокруг приглашают именно ее. Такова логика Джаза. Его здорово подвело полное отсутствие представления о женском образе мыслей – и это несмотря на брак продолжительностью в тридцать пять лет. Если бы несчастный догадался посоветоваться с моим папой, то трагической истории вполне можно было бы избежать. Папа не просто имеет четкое представление о женской психологии – нет, он разработал целую научную теорию. Мой папочка очень умный человек.

– И какую же комнату переделала Моника? – поинтересовалась я.

– Положи горошек на лицо.

Я послушалась, и мама ответила:

– Спальню.

Я застонала прямо под ледяным пакетом. Салли с такой любовью обставляла спальню: ездила по распродажам и аукционам, выискивая красивые старинные вещи. Многие из них действительно представляли значительную ценность, а некоторые и вообще можно было назвать уникальными.

– И что же Джаз сделал с мебелью Салли?

Если стремиться к точности, мебель Салли одновременно была и мебелью Джаза, но душу в нее вложила, конечно, супруга.

– В этом-то и загвоздка. Моника уговорила простака перевезти старье в свой магазин, где, разумеется, все вещи моментально раскупили.

– Что?! – Я уронила горошек и, раскрыв рот, уставилась на маму. Бедная Салли, оказывается, даже не имела возможности восстановить любимую растерзанную спальню. – Да здесь машины мало! Я бы залезла в кабину бульдозера и погналась за идиотом! Почему она не подала машину назад и не сделала еще одной попытки?

– Она же серьезно пострадала. Сломала нос и очки, так что ничего уже не видела. Не знаю, что теперь с ними будет. Думаю, простить обиду она ему никогда не сможет. Привет, Уайатт! Я и не заметила, что ты там стоишь. Блэр, поскольку я не успела пожарить мясо, будем есть жареные сосиски.

Я оглянулась на дверь и увидела, что возле нее тихо стоят двое мужчин и внимательно прислушиваются к нашей беседе. Выражение лица Уайатта было поистине неповторимым. Папа же отнесся к услышанному, как всегда, философски.

– Я – за. Пойду раздую угли, – поддержал он маму, имея в виду сосиски, и, пройдя через кухню, вышел на веранду, где у него стоял угольный гриль.

Бладсуорт, как известно, служил лейтенантом полиции. И он только что услышал о покушении на убийство, хотя я уверена, что Салли собиралась только сломать мужу ноги, а не убивать его. Однако Уайатт выглядел так, словно только что случайно оказался в параллельном мире.

– Она не сможет простить его? – уточнил он странным, чужим голосом. – Но ведь это она пыталась его убить!

– Да, – подтвердила я. – Ну и что же?

Мама пояснила:

– Ведь он переделал, вернее, погубил ее любимую спальню.

Как еще объяснить этому человеку очевидное?

– Наверное, мне лучше выйти, – устало произнес Уайатт и направился вслед за папой. Вообще-то нам с мамой показалось, что парень просто сбежал. Не знаю, чего он ожидал. Возможно, думал, что мы будем страстно обсуждать мое нынешнее состояние и сложившуюся ситуацию в целом. Но ведь вам уже известна моя манера мысленного танца, когда я стараюсь не думать о чем-то. Этому я научилась у мамы. Нам с ней гораздо легче разговаривать о том, как Салли пыталась убить Джаза, чем думать о чьих-то упорных попытках убить меня.

И все-таки тема очень напоминала гориллу весом в девятьсот фунтов: мы могли посадить ее в угол, но забыть все равно было невозможно.

Появилась Шона. Она заехала домой и переоделась в шорты и футболку. Впорхнула Дженни, прекрасная и жизнерадостная, в бледно-желтом платье, великолепно оттенявшем изумительную кожу. Ее тоже пришлось посвящать в подробности аварии. Это и определило тему разговора за столом, над сочными жареными сосисками.

– Завтра мне предстоит разговор с бывшим мужем Блэр, – заявил Бладсуорт, когда мама поинтересовалась насчет плана действий. – Правда, сама Блэр утверждает, что он непричастен, но статистика советует проверить и такой вариант.

Я пожала плечами:

– Только напрасно потратишь время. Я же говорила, что после развода ни разу с ним не встречалась и не разговаривала.

– И тем не менее, как только стало известно о твоем ранении, он позвонил и оставил на автоответчике нежное послание, – поведал лейтенант моему крайне заинтригованному семейству.

Шона откинулась на спинку стула и задумчиво произнесла:

– Вполне вероятно, Джейсон хотел бы снова с тобой сойтись. Возможно, жизнь со второй женой складывается не слишком гладко.

– Ну вот, значит, есть еще одна весьма веская причина для беседы, – подчеркнуто резко вставил Уайатт.

– Трудно представить, что Джейсон способен к насилию, – заметила мама. – Этого парня слишком волнует внешняя сторона событий. Но в то же время для защиты собственной политической карьеры он готов на многое.

– А на убийство он способен ради карьеры? – спросил Бладсуорт, и все замолчали. Дженни разглядывала серебряные кольца на пальцах и не поднимала глаз.

– Но я вовсе не угрожаю его политической карьере, – объяснила я. – О Джейсоне мне и сейчас известно только то, что было известно раньше. Абсолютно ничего нового. Так с какой же стати он вдруг решил бы меня прикончить?

– Возможно, причина не в изменении твоей ситуации; может быть, изменились его личные обстоятельства. Например, он решил попробовать что-нибудь более серьезное, чем законодательные органы штата, скажем, пост губернатора или конгрессмена.

– И потому решил убить меня и покончить с прошлым? Неужели такое возможно?

– Да как сказать... Он умен или просто считает себя умным?

Мы все переглянулись. Проблема заключалась в том, что Джейсон не был дураком, но и не обладал таким умом, какой сам себе приписывал.

– Ну хорошо, допрашивай, – наконец согласилась я. – Но мотив здесь все-таки не просматривается.

– До определенного времени мотив не просматривается почти ни у кого, – возразил Уайатт, – но это вовсе не отменяет подозрений.

– Понятно. Раз мне не удается направить тебя на какого-то конкретного человека, то подозревать приходится всех вокруг.