Алекс Джиллиан - Бумажные цветы

— Нет, она только думает, что помогает.

— Маргарита, мы можем помочь Мирославе. Но для этого я должен поговорить с Сиреной. Я заставлю ее уйти.

— Но тогда Мирослава вспомнит, что сделала Сирена. Испугается и снова позовет ее. Вы не понимаете… Бумажная девушка никогда не умрет и не состариться, и никогда не уйдет.

— У нее очень красивое имя, Маргарита.

— Да. Вы помните мифы о морских девах, своими песнями завлекающих мужчин в пучину? Сирена не любит мужчин. Но ей нравится, когда они смотрят.

— Смотрят на нее?

— Какой вы глупый доктор! Конечно, на нее.

— Но ты говорила, что ее никто не может увидеть.

— Некоторые могут.

— Даниил видел ее?

— Я не буду говорить о Данииле.

— А Ник? Ты помнишь Ника, Маргарита?

— Я просила вас не задавать вопросов.

— Ник видел Сирену?

— Да. Ник знает Сирену. Но она отпустила его, потому что не любит мужчин.

— В том, что Сирена отпустила Ника, нет ничего плохого, Маргарита. Ничего ужасного. Она совершила хороший поступок.

— Вы уверены, доктор? Сирена не способна на хорошие поступки. Она защищает Мирославу, думает, что защищает. Если бы Ник был настоящим, то она бы убила его.

— Зачем Сирене убивать Ника? Чем он угрожал Мирославе?

— Он мог разбудить ее.

— Но разве Ник был знаком с Мирославой?

— Он подошел близко, доктор. Очень близко и Сирена прогнала его.

— Ты хочешь, чтобы Ник вернулся?

— Ника не существует, доктор. Мы придумали его.

— Кто это — вы?

— Мы все, доктор.

— А Вадим? Его вы тоже придумали?

— Нет, Вадим был настоящим.

— Как ты это определяешь, Маргарита?

— У него была кровь, когда Сирена пыталась убить его.

— А разве это был Вадим, а не его сосед по общежитию?

— Мирославе нравился Вадим. И она не хочет думать, что могла позволить Сирене обидеть его, и решила, что пострадал другой человек.

— Мира догадывается, о том, что сделала Сирена?

— Ей очень страшно, доктор. Она боится вспоминать.

— Это необходимо, если Мирослава хочет поправиться.

— Она не хочет.

— Почему? Из-за того, что случилось три года назад?

….

— Маргарита, ты помнишь, что произошло с Даниилом?

— Я же сказала, что не буду говорить о нем.

— Почему?

— Он — плохой человек.

— Но Мирослава любила его, не так ли?

— Не так, как ее любил он. Совсем не так. Он напугал Миру. И тогда пришла Сирена.

— А когда появилась ты, Маргарита?

— Мы пришли вместе.

— Зачем ты пришла, Маргарита?

— Чтобы помочь Мирославе уснуть и не видеть, что делает Сирена. Я люблю Мирославу. Я не хочу, чтобы ей было грустно.

— Вместе мы можем по-настоящему помочь Мире, Маргарита. Но для этого она должна проснуться и вспомнить все, что сделала для нее ты.

Девушка внезапно вскочила на ноги и отошла к окну. Несколько минут она всматривалась вдаль сквозь решетки на стеклах, потом тяжело вздохнула.

— Почему Диана не приносит мне карандаши, Игорь Владимирович?

— Мира?

— А с кем, по-вашему, вы разговариваете?

— В прошлый раз, когда Диана принесла карандаши, ты воткнула один себе в запястье. Зачем ты это сделала, Мирослава?

— Я ничего подобного не делала. — девушка обернулась и возмущенно посмотрела на доктора.

— А кто сделал? Сирена?

— Я не знаю никакую Сирену, Игорь Владимирович. Вы — странный человек. Я прекрасно себя чувствую, а вы не хотите меня отпустить домой. И задаете глупые вопросы.

— Я отпущу тебя домой, если ты расскажешь, что случилось с Даниилом три года назад.

— Вы этого не сделаете. — уверенно заявила Мира. — И я все равно не знаю, что случилось с Даниилом. Он уехал в Москву, чтобы учиться. Я больше его не видела.

— А мне кажется, что ты обманываешь. Три года назад он приехал, чтобы навестить тебя.

— Я не хотела этого, Игорь Владимирович. Даниил плохо поступил со мной. Я не хочу о нем говорить.

— Что он сделал, Мирослава?

— Запутал… Я думала, что он любит меня, а Даня оказался сумасшедшим. Он все перепутал, Игорь Владимирович. Я не знала, что совершаю что-то плохое. Он сказал, что так и должно быть. Как я могла не поверить? Даня — единственный, кто понимал меня.

— Ты помнишь, как появился шрам на твоей шее?

— Даня тут не причем. — быстро ответила Мира, отвернувшись. — Я хочу спать. Оставьте меня. Я очень устала.

Глава 17

— Привет, док.

— Саймон?

— Знаешь ли ты, кто я?

— Билли мне много о тебе рассказывал.

— Билли — умный мальчик.

— Что случилось в ночь на Рождество?

— А ты представь себе.

— Лучше ты расскажи, Саймон.

— Питер вел себя нехорошо, док.

— И что он сделал?

— Лучше бы он этого не делал, док.

— Что, Саймон?

— Он напугал, Мэри, док. Он подкрался к ней сзади в темноте. И напугал ее. Мэри упала. Упала на свою куклу, док. Она порезалась. Очень сильно порезалась. Кто-то должен был помочь ей. Вот я к ней и пришел. Здравствуй, Мэри… Я ей приказал порезать Питера, док. Давай, Мэри!.. Очень сильно порезать. Хорошо, что его нож был совсем новым и острым. А потом, чтобы мамочка и папочка не рассердились,… я ей сказал порезать их тоже. Было много крови, док. Столько крови! И Мэри этого хотела. Давай, Мэри! И сделала.

— Зачем ты это сделал, Саймон?

— Потому что Мэри мне позволила, док. И так всегда. И так всегда…

— А где ты живешь, Саймон?

— Я живу в слабых и несчастных, док.

— Ты точно не передумаешь? — София Русланова печально смотрела в сосредоточенное, задумчивое лицо Никиты, выискивая в пропорциональных и правильных чертах ответ на заданный вопрос. Она почему-то была уверена, что Ник не скажет ей всю правду, как всегда спрятавшись за маской неприступности. Прошло два месяца, как они возобновили отношения, но девушка так и не почувствовала, что он вернулся. Она надеялась, что время сгладит неровности и дымку недосказанности, но с каждым новым днем Никита ускользал все дальше, и ей было грустно от мысли, что совсем скоро она снова потеряет его. Удерживать Ника, напирая на свойственное ему чувство ответственности или давить на жалость, Соня не собиралась. У нее тоже была гордость, да и искренние чувства к Скворцову не позволили бы воспользоваться примитивными женскими хитростями. И сейчас, ожидая его ответа, она внезапно поняла, что, по сути, Ник никогда и не принадлежал ей. Роман держался лишь на ее привязанности и терпении. Так случается, очень часто случается, когда человек влюблен. Он не желает признавать очевидных фактов, не слышит призыв подсознания и здравого смысла, не замечает жестов и поступков, красноречиво указывающих на безответность чувств, упрямо держась за свои розовые очки. В любви много эгоизма. Влюбленный только думает, что смыслом его существования и объектом всех земных мечтаний является возлюбленный. И эти мысли ошибочны, ибо часто в любви мы любим саму любовь и свои надежды или страдания, обладающие горько-сладостным вкусом. Влюбленный требует ответного чувства, считает, что имеет на них неоспоримое право и задыхается от боли о возмущения, когда надежды рушатся, ощущает себя преданным, неоправданно обманутым, и иногда ожесточается, превращая свою любовь в ненависть. Но ненависть или обида, как впрочем, злоба и жажда мести за развеянные иллюзии, является лишь самозащитой от боли. В этом и заключается высший эгоизм любви. Но Соня Русланова не была эгоисткой. Она их тех редких женщин, которые прежде, чем обвинить возлюбленного в холодности или несправедливом отношении, смотрела вглубь проблемы, задавалась вопросом о причинах закрытости Никиты, и как бы не было больно ей самой, думала только о его счастье и благополучии. Обладая сильным характером, врожденным оптимизмом и самоуверенностью, София знала, что сможет отпустить его, если он так решит, и сумеет продолжить жить дальше, не оставит попытки найти свою половинку, того единственного, кто полюбит ее так, как хочет она. Насильно мил не будешь — воистину золотые слова. А опускаться до мольбы, ниже человеческого достоинства.