Салли Боумен - Любовники и лжецы. Книга 1

– Mais non[43]… – проговорил он. – Нет, Наполеон, это не самая удачная мысль.

– Паскаль, – позвала его Джини, делая несколько шагов вперед. – Что ты делаешь?

– Что делаю? Я проверил квартиру наверху и ничего не нашел. А сейчас… – Он бросил на Джини взгляд, в котором, несмотря на его серьезность, зажглись смешливые огоньки, – теперь я стелю постель. По-моему это évidemment.[44]

– Я вижу. – Джини, поколебавшись, добавила: – Это очень мило с твоей стороны, но я буду спать на своей кровати. Все равно рано или поздно мне придется это сделать. Лучше уж сразу.

– А я вовсе не для тебя стараюсь. Я стелю себе. Видишь, как раз по моему росту. То, что надо!

В подтверждение своих слов Паскаль растянулся на диване. Диван был довольно коротким и ни в коем случае не был рассчитан на верзилу под метр девяносто.

– Паскаль, – начала Джини, пытаясь подавить смех, – этот диван тебе не подходит. Тебе на нем, похоже, будет не очень удобно.

– Ты ошибаешься. – Он поднялся. – Я могу спать где угодно. Здесь, на полу. Мне все равно. И не спорь. Я остаюсь здесь. Одну я тебя не оставлю.

– Это вовсе не обязательно. Со мной уже все в порядке. Все равно мне так или иначе придется с этим справиться и…

– Нет. И не будем больше об этом.

Он приблизился к Джини. Лицо его было абсолютно серьезным, а голос, такой лукавый еще секунду назад, звучал отчужденно.

– Нет, – повторил он, и впервые с момента их последней встречи Джини ощутила жесткую волю, которая жила в этом человеке. – Нет, с этим ты не справишься. И одна ты не останешься. Пока мы работаем над этой историей, я остаюсь здесь – таковы мои условия. Либо так, либо я звоню Дженкинсу, и тебя снимут с этого задания.

Джини изумленно смотрела на Паскаля. Происшедшая в нем перемена ошеломила ее. Он говорил непривычным тоном, не допускавшим никаких возражений. Еще одна черта Паскаля, о которой она совершенно забыла. Джини смотрела на него, и в ее мозгу, словно давно забытые голоса, оживали другие воспоминания.

– Ты действительно так сделаешь?

– Да. Мне ничего не стоит заставить Дженкинса снять тебя с задания. Ему нужен я и мои фотографии. Он сделает все, что я скажу.

– То есть ты готов продолжить работу один, без меня.

– После всего этого? – Он обвел рукой вокруг себя. – Бесспорно.

Джини отвернулась. В ее памяти всплыли все старые сплетни и пересуды в пресс-баре в Бейруте о том, что Ламартин не побрезгует ничем, лишь бы только сделать репортаж, о том, что он бессовестный, одержимый человек, одиночка, а не член команды. Держаться от Ламартина подальше – такова была общая позиция журналистов, даже тех, которым он нравился. Ламартин никогда не раскрывал своих наводок, не судачил и не позволял никому и ничему становиться на его пути.

Джини нерешительно взглянула на него.

– Если бы ты так сделал, я бы просто так не отступила. Я тоже могу поговорить с Дженкинсом.

– Но победил бы все равно я.

Он заявил это спокойно и категорично. Джини знала, что Паскаль прав. Она молча пожала плечами.

– Ну хорошо, мне ничего не остается, как принять твои условия. Оставайся. Я не откажусь от этого задания.

Она умолкла. Это неохотное согласие не очень обрадовало Паскаля, Джини понимала, что сделала ему больно. Губы Паскаля сжались.

– Вот и хорошо, – проговорил он наконец и отвернулся.

– Послушай, Паскаль, подожди, – торопливо заговорила Джини. – После всего этого мне действительно было страшно. Я признаюсь, что рядом с тобой мне будет гораздо спокойнее…

Паскаль молча смотрел на Джини долгим изучающим взглядом. Взгляд этот был твердым, оценивающим, в нем не было ни капли тепла.

– Если ты подумала, что этой ночью я оставлю тебя одну, – спокойно произнес он наконец, – значит, ты совсем меня не знаешь.

Глава 14

Паскаль лежал на диване в темноте. На улице, за окном, было тихо. Прошел час, еще один, сон не шел.

Его мысли устало вертелись вокруг одного и того же. Он пытался заставить их работать продуктивно, старался сосредоточиться на истории с Хоторном, но они отказывались повиноваться. Возвращаясь от прошлого к настоящему, Паскаль с отчаянием вглядывался в то месиво, в которое он превратил свою жизнь.

Часа в два ночи Паскаль впал в зыбкий и прерывистый сон. Ему приснился английский адвокат, с которым накануне утром он имел короткую беседу, а потом – его французский адвокат, одетый в черную мантию. Их образы наплывали друг на друга, сливаясь и путаясь, его преследовали какие-то фантасмагорические темные силы. Они следовали за ним из Ливана в Африку, он видел улицы, по которым когда-то ходил в столице Мозамбика Мапуту. Повсюду на улицах валялись мертвецы, а оставшиеся в живых тянули к нему руки из черных дверных проемов. «Пристрели меня!» – кричал один из таких призраков, но когда Паскаль поднял свой фотоаппарат и навел его на резкость, этот человек упал замертво. Паскаль медленно шел по улице, склоняясь над телами. В воздухе стоял приторный запах крови. Паскаль опустился на колени рядом с девочкой, одетой в очень знакомое ему платье. Девочка лежала вниз лицом, и когда Паскаль перевернул ее, то увидел, что это его дочь – Марианна.

Паскаль проснулся в холодном поту, уверенный, что кричал во сне. Наполеон, свернувшись, лежал у него в ногах. В квартире стояла тишина. Паскалю такие сны снились нередко. Во сне он часто оказывался рядом со смертью. Он знал, что никакого другого средства справиться с дурными беспокойными снами, кроме напряженной работы, для него не существует. Если сейчас он попытается уснуть, кошмары вернутся. Они всегда возвращались.

Паскаль включил лампу и стал выжидать. Он оглядел комнату, и мало-помалу ощущение реальности вернулось. Паскаль ненавидел тот свободный полет, в который пускалось его сознание по ночам, ему было страшно то, как, меняя свои очертания, переиначивало себя его прошлое. Иногда сны воссоздавали в его сознании образы давно минувших событий – именно так случилось и сейчас. В других случаях были связаны с его нынешними напастями, и их он тоже боялся.

Временами сны наталкивали его на мысли, «что было бы, если бы…». Такие подвохи Паскаль ненавидел. Хорошо хоть сегодня обошлось без этого надувательства. Он встал и начал слоняться по комнате. Сделал себе кофе, выпил его, закурил сигарету. Иногда работа помогала ему отвлечься от ненужных мыслей, и теперь он решил прибегнуть к испытанному средству. Потихоньку, стараясь не разбудить Джини, он вновь и вновь прокручивал пленку с записью Макмаллена, вспоминал мельчайшие детали разговора с его сестрой, читал и перечитывал газетные вырезки, посвященные персоне Хоторна. Открыв каталог, который показала ему Джини, он вглядывался в лицо Лорны Монро.