Пари - Айя Субботина

лежало подписанное всеми инстанциями мира официальное разрешение лапать Вику при встрече. А судя по реакции их обоих, вот так лицом к лицу они сталкиваются не часто. Хотя скорее так ведут себя люди, которые увидели друг друга только спустя очень долгое время.

— Это надолго? — спрашиваю вышедшую из кабинета медсестру.

— Нет, кажется, с вашей знакомой все в порядке. Но чтобы исключить ошибки, доктору нужно провести тщательный осмотр и, возможно, взять какое-какие анализы. Думаю, еще полчаса максимум.

Ну, естественного, а чего я ожидал — это же не государственная клиника, где любой осмотр сводится к измерению температуры, давления и назначением аспирина от всех недугов.

— Если что — я буду на улице, — предупреждаю на всякий случай.

Пока иду по коридору, придумываю оправдание для Кати, почему я снова задержусь, хотя пообещал ей, что мы проведем этот вечер вместе за просмотром старого фильма. Понятия не имею, что сказать, потому что буквально пять минут назад пообещал ей не опаздывать и захватить что-нибудь из ее любимой кондитерской. А теперь буду торчать в больнице минимум полчаса, а потом еще около часа, чтобы отвезти Вику домой и метнуться за сладостями. После такого косяка придется скупить половину магазина — чтобы загладить вину одного тортика явно будет недостаточно. Есть мысль просто малодушно вообще ничего не написать, свалить все на внезапно разрядившийся телефон, но я сразу ее отбрасываю — у нас с Катей нормальные отношения, она не заслуживает на такой уровень мудачества. Хотя, после случившегося сегодня утром…

Провожу языком по губам и задерживаюсь на том месте, где после нашего с Викой «столкновения» у меня маленькая рана. Она уже почти зажила, но я весь день, как псих, пытался ее разбередить, чтобы на короткие мгновения вспомнить вкус Викиных губ. И что в ту минуту только внезапно ворвавшийся в кабинет Павлов остановил меня от желания трахнуть Вику прямо там. А после ее брошенного «У меня после тебя никого не было», это желание раздулось до масштабов постоянной ноющей боли в паху. Это, конечно же, ложь от первого и до последнего слова, но меня буквально плющит от желания разорвать на ней всю одежду и собственными глазами убедить, что на ее покрытой веснушками коже нет отпечатков лап других мужиков. Что она… может быть…

Да ну на хуй!

Я был уверен, что справился с эмоциями. Что после новости об очередном ее предательстве, уже абсолютно ничто в этом мире не заставит меня смотреть на нее как на женщину, а тем более — как на женщину, чьи ноги мне хочется раздвинуть с самыми пошлыми намерениями. Черт подери, я даже чувствовал легкое удовольствие на том утреннем собрании, когда наблюдал ее бессмысленные попытки выйти сухой из воды. Но потом Вика снова каким-то дьявольским образом дернула меня за живое, достала до печенок и я полностью потерял контроль. Очнулся только когда увидел выпученные глаза Павлова. И потом, сидя в закрытом кабинете, убеждал себя в том, что все это — просто отголоски прошлого, желание поквитаться за уязвленную гордость. Что это ничего ровным счетом не означает. Трижды поклялся себе больше никогда в жизни даже голову в ее сторону не поворачивать.

А в итоге…

Может пришла пора признать, что у меня еще не отболело, и единственное, что действительно сможет излечить меня от заразного вируса по имени «Вика» — ее тотальный и окончательный игнор? Я давно знал, что с «Гринтек» придется попрощаться — фактически, поставил на нем жирный крест ровно в тот день, когда ним завладел Марат. И до того, как Вика снова всплыла на горизонте моей жизни, планировал пустить его под нож, как и все, что брат когда-то у меня отобрал. Самым правильным сейчас было бы просто дистанцироваться и позволить океану потопить этот дырявый корабль, потому что уже абсолютно ничего неспособно спасти «Гринтек» от окончательного краха — сейчас его держат на плаву исключительно моя добрая воля и деньги. Но я легко могу просто забить на все это болт, сосредоточиться на развитии «Интерфорса» и наслаждаться любовью, и обществом красивой умной и хорошей женщины. А через три месяца посмеяться над тем, как Вика рухнет на грешную землю с Олимпа собственного тщеславия и гордыни. Ей давно пора понять, что не все в этой жизни решается по одному взмаху ее ресниц.

— Это ведь вы были с Викторией, да?

Тот напугавший Вику хрен неожиданно появляется прямо передо мной, вызывая мгновенную неприязнь и желание вместо ответа натолкать ему полную пазуху хуев. Но сначала выколотить из этой туши признание, почему она трясется как осиновый лист от одного его вида.

— Ага, я, — говорю в нарочито грубой форме. Давно искоренил в себе привычку изображать наигранную вежливость, если человек с первого взгляда мне неприятен.

— Как она? Надеюсь, ничего серьезного?

Я прищуриваюсь, потому что меня ни хрена не обмануть этой натянутой на одно место заботой.

— Вы давно не виделись, да? — спрашиваю вместо ответа. — Вика выглядела очень удивленной.

— Ну… наверное, можно сказать и так.

Делаю мысленную отметку, что это «давно» может быть даже больше, чем пара лет, которые я предположил в самом начале. Возможно, это даже кто-то, кто был у нее до меня: Вика никогда не рассказывала о своем прошлом, хотя ко мне попала уже не девственницей, но мне было все равно — никогда на таком не заморачивался. Да и глупо было бы верить, что двадцатилетняя красотка вдруг окажется нетронутой, блядь, как майский ландыш. Но если этот мужик действительно был у нее до меня, то это явно какая-то нездоровая хуйня, потому что между ними минимум лет пятнадцать разницы, а значит, ему было крепко за тридцать в то время, когда Вика только-только закончила школу.

Желание оторвать ему яйца крепнет буквально с каждой секундой.

— Я знал ее отца, — поясняет мужик. — Коля всегда был… непутевым. Но дочку любил. Попросил меня присматривать за ней. Наверное, чувствовал, что плохо кончит.

Родители Вики разбились на машине — на полном ходу тачка просто влетела в бетонное заграждение и обоих пассажиров буквально раздавило, потому что в старом «Жигуленке» не было и не могло быть даже элементарных подушек безопасности на такой случай. Вика никогда не любила рассказывать об этом — бабушка была ее единственной семьей и, как я теперь знаю, единственным живым существом, которое она искренне любила. Я даже толком не знаю, сколько Вике было лет, когда все это случилось, но ее бабушка однажды обмолвилась, что из-за случившегося она плохо сдала