Моя любовь, моё проклятье (СИ) - Шолохова Елена

Полина нажала кнопку селектора. Выслушав монотонные гудки, она пожала плечами, мол, ничем помочь не могу.

— Но вопрос действительно очень серьёзный и безотлагательный! Очень!

Вопрос, наверное, и впрямь был срочный, потому что каменное лицо стало вдруг обычным, человеческим, причём просящим и крайне встревоженным.

«Опять шпиона, что ли, поймал», — подумала про себя Полина.

— Ладно, Ремир Ильдарович, наверное, в комнате отдыха. Я спрошу, примет ли вас.

Анчугин пробормотал под нос «спасибо».

Ремира в кабинете, как она и подозревала, не оказалось.

Дверь в комнату отдыха и в самом деле находилась там, где говорила Алина — в углу дальней стены. Хоть тут не соврала.

Соваться туда, конечно, было неловко. Мало ли чем он там занимается. Ну а с другой стороны — ещё ведь рабочий день, пусть и всего пять минут осталось. Ремир сам вечно твердил, что на работе в рабочее время все должны заниматься только работой и ничем иным. А она же по делу, не прихоти ради. Ещё и по важному и безотлагательному.

Полина, помешкав, подошла, зачем-то бесшумно, чуть ли не на цыпочках, и тихо постучала. Затем постучала вполне громко, но Долматов не откликнулся. Тогда она позвала его по имени и отчеству, но снова никакого ответа.

Обескураженная, Полина прислушалась — из-за двери не доносилось ни звука. Он спит, что ли? А вдруг ему плохо стало? Мало ли…

Она приотворила дверь, осторожно заглянула. Но никого не увидела. В комнате отдыха было пусто. Она прошла вглубь, огляделась: да где он? И лишь потом заметила его рубашку, брошенную на диване, туфли у порога и ещё одну узкую дверь, сливавшуюся с дверцами шкафа.

«Блин, блин, блин… Он в туалете!», — догадалась она, попятилась в смущении на выход.

Но в эту самую секунду дверь распахнулась и вышел Ремир в одних брюках. Её он не видел, потому что вытирал полотенцем мокрые волосы.

Полина отчаянно соображала, как лучше поступить: потихоньку, если получится, выскользнуть, как будто её здесь и не было, или как-то обозначить своё присутствие, а потом перейти к делу, не давая ему опомниться. Но тут Долматов поднял голову…

Увидев её, он так и замер с полотенцем в руках. И смотрел так, будто увидел не её, а нечто совершенно нереальное. Даже рот от изумления приоткрыл и, похоже, лишился дара речи.

Полина и сама оторопела. И очень неловко ей стало перед ним, даже стыдно, что так беспардонно вторглась.

Она сморгнула, без задней мысли опустила взгляд чуть ниже и почувствовала, как стремительно и неумолимо краснеет. Капли с мокрых волос падали ему на плечи, на грудь, на руки и сбегали тонкими ручейками вниз по загорелой коже, упругим мышцам, плоскому животу. Зрелище это и зачаровывало, и будило нечто первобытное, и повергало в сильнейшее смущение. С трудом стряхнув этот морок, она подняла глаза и напоролась на его взгляд, теперь уже совсем, совсем другой. Отнюдь не изумление он сейчас источал, а такое горячее, необузданное желание, что у неё вмиг ноги стали как ватные, а сердце, словно обезумев, дёрнулось и лихорадочно заколотилось.

Он медленно двинулся к ней, она же инстинктивно попятилась, но почти сразу упёрлась спиной в стену. Не сводя глаз, он приближался. И то самое, первобытное, вновь поднялось в ней волной, всё сильнее разгораясь с каждым его шагом. Дыхание сбилось. Вот он подошёл вплотную, прижал собой так тесно, едва не вдавливая её в стену. Поймал тонкие запястья, развёл руки в стороны, пригвоздил не грубо, но крепко. Спустился взглядом к губам, склонил голову, выдохнул в шею, порывисто, горячо, до мурашек. Время остановилось, и сердце её остановилось в ожидании…

— Рем! Рем, ты там? Ты что там, уснул?

Дверь открылась, и в комнату заглянул технический директор.

Долматов посмотрел на него тёмным, расфокусированным взглядом. Затем выпустил её руки и медленно, явно нехотя отстранился.

Астафьев округлил глаза, но тотчас скрылся, а следом, почти сразу, вся пунцовая, вылетела и Полина.

— Ну что? Он меня примет? — спросил Анчугин, поджидавший её в приёмной.

Она уставилась на него в недоумении, не сразу сообразив, о чём тот вообще толкует. Потом кивнула:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Да, подождите немного.

Он ещё что-то сказал, но тихо, она не расслышала сквозь гулкий стук собственного сердца, что грохотом стоял в ушах и никак не желал смолкать.

Глава 33

Наверное, впервые Ремир ехал в родной офис и волновался, как мальчишка.

Накануне, когда распорядился перевести Горностаеву в приёмную, всё же сомневался: правильно ли?

Во-первых, что она в этом смыслит? И вряд ли Алина обучит её чему-то за день. Во-вторых, и перед самой Полиной как-то неловко, что ли. Сразу ведь догадается, что к чему, а это всё же выглядело несерьёзно со стороны. И ещё сочтёт, чего доброго, что он вот так к ней подкатывает, что совсем ни в какие ворота. Ну и в-третьих, сможет ли он думать о работе, зная, что она в двух шагах?

В общем, сомнения покоя не давали, он даже Максу не признался, тот засмеял бы его, гад. И точно бы сказал: что эта идея — бред. Да он и сам подозревал, что бред. Но охота пуще неволи.

А вот теперь ехал и волновался, предвкушая. Почему-то такое ощущение возникло, будто она в некотором смысле стала принадлежать ему. Почему так — объяснить и сам не мог, но ощущение это ему нравилось. Она, конечно, и вчера просидела в приёмной почти весь день, но это не то. Она там была не одна, и он почти всё время отсутствовал. Но сегодня…

Порядок, конечно, полетел к чертям с первой же минуты.

Ну что ж, чем-то всегда приходится жертвовать, сказал он себе. Что он двери себе сам не откроет, или кабинет не сможет проветрить? Всё это такие мелочи по сравнению с тем, что она под боком.

Правда, кофе хотелось сильно — тут уж привычка. Но решил, что потом ей об этом скажет, а пока можно и в кофе-бар спуститься. Однако в кофе-бар тоже вырваться не удалось — все звонки Полина бездумно переводила на него. Там уж не до кофе было, он и письма-то в электронной почте прочитывать не успевал. Один звонок поступал за другим.

«Она издевается, что ли, надо мной?», — недоумевал.

Потом вдруг принесла-таки кофе. Хотя какой это кофе?! Ещё и сунула чашку с этой бурдой ему под нос, прямо на рабочий стол, где документы, где всё. А ведь рядом стоял журнальный столик, специально для этого предназначенный. Но нет.

Он аж опешил и забыл, о чём и с кем говорил.

Потом заявился Макс, и начались, как и ожидалось, насмешки:

— Оу! Посадил девочку поближе к комиссарскому телу.

— Она там и вчера сидела.

— Да? Вчера я её проморгал… Но ты молодец! Только ты ещё окно проруби в стене, чтобы всё время видеть…

Сильно изгаляться Максу тоже не удалось — и его постоянно на полуфразе обрывали звонки, будь они не ладны.

— Слушай, — попросил Ремир, — скажи ей, чтобы она вообще больше на меня ни одного звонка не перенаправляла. Это дурдом какой-то. У меня вся работа встала.

— Так сказал бы сам.

— Ну…

— Лааадно, — ухмыльнувшись, протянул Макс и вышел.

Звонки и вправду прекратились. Но он уже был весь на взводе — столько времени потратил впустую, когда дел, как всегда, невпроворот.

Конечно, надо было сразу сказать, но, если уж честно, то он не знал, как с ней заговорить после их последней встречи в больнице. Каким тоном, какими словами. Ведь он фактически признался ей в чувствах, а она — в том, что у неё этих чувств к нему нет…

***

В приёмной «Транснефти» на него воззрились с удивлением.

— Бориса Петровича сейчас нет на месте. Ваша ведь встреча назначена на четыре, — недоумевала секретарша.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Как это на четыре, когда на два? — нахмурился Ремир.

— Прошу прощения, но нет, на четыре.

Обескураженный, он вышел, набрал приёмную «Россвязьнадзора». Да, там его ждали к двум. Сухо сообщили, что так и быть, подождут ещё минут двадцать.

Но какие двадцать минут?! Здание «Россвязьнадзора» находилось на другом берегу Ангары. Тут даже при беспробочном варианте на предельно допустимой скорости ехать в два раза дольше.