Элизабет Адлер - Персик

Леони не знала, плакать ей или смеяться. Если бы это был кто-нибудь другой, а не внучка Месье, она пропустила бы все мимо ушей, как девичий вздор. Но в словах Пич была угроза правды. Она верила в то, что говорила. Помня одержимость Месье и ту тень, которую наложило это на ее собственную жизнь, Леони была взволнована.

— Ведь восемнадцать лет — это вполне достаточно, бабушка?

Пич, покружившись, остановилась перед Леони, и улыбка осветила ее милое личико.

— О, Пич, — печально сказала Леони, — забудь о Гарри Лаунсетоне и наслаждайся настоящей жизнью.

Каро Монталва всегда предпочитала ездить на юг поездом. Ей нравилось располагаться в теле длинного, солидного монстра на парижском вокзале «Гар де Лион» и принимать заботы внимательных стюардов, которые отлично ее знали. Ей нравилось обедать в элегантном вагоне-ресторане с приглушенными розовыми огнями, свежими цветами, сияющим серебром и вкусной едой. И, как дитя, она заворачивалась в чистые, без единого пятнышка, простыни и, засыпая на темном промышленном севере, утром просыпалась от южного солнца в поезде, который шел по побережью вдоль голубых гор и цветущих пушистых желтых мимоз, которые обещали теплую средиземноморскую погоду.

На этот раз Каро путешествовала со спутником. Марок, старейший друг Леони, который появился из своего дворца на склонах Танжера, где коротал в праздности дни, ожидая ежегодного визита в Париж к Леони. Глаза Марока были закрыты. Его лицо было гладким, темные волосы так же густы, с тугими волнами, как и тогда, когда она увидела его впервые. Он работал вместе с Леони в магазине дамского белья мадам Серра на улице Мент-Оливе. Действительно ли это было пятьдесят лет назад? Каро вздрогнула. Они все старели, этого нельзя было отрицать. А она была самой старшей из всех. Ее кости протестующе скрипели, когда она вставала с постели по утрам, а черные волосы стали серебристо-белыми — цвет, который ей никогда не нравился. Почему волосы не становятся, скажем, сапфирово-синими, когда человек стареет? Это пошло бы ей гораздо больше. Но она сохранила прямую спину, все еще прекрасные ноги и одевалась всегда у Диора — хотя и признавала, что время от времени восхищалась моделями Балмена. Сейчас ей было семьдесят четыре года, и это означало, что она должна все планировать заранее, чтобы собраться с силами выполнить задуманное. Визит к Леони потребовал месяц подготовки — две недели, чтобы привыкнуть к мысли, что ей нужно покинуть свой дом и куда-то ехать — ей, которая раньше путешествовала по миру, словно он принадлежал ей! Две недели Каро занималась туалетами, ее секретарь — билетами, и просто жила ожиданием поездки. К Леони должны были приехать сыновья Эдуарда д’Оревилля, Жан-Поль и Винсент; в последний раз она видела их, когда Лоис и Леонора были еще детьми. И, вероятно, девочки тоже не видели их с тех пор, несмотря на то, что они были кузенами. Д’Оревилли жили за многие тысячи миль, в Рио-де-Жанейро.

Поезд замедлил ход, приближаясь к окрестностям Ниццы. — Просыпайся, Марок, — подтолкнула его Каро носком кожаной туфельки, — мы приехали.

Жан-Поль д’Оревилль был точной копией своего отца, и Леони время от времени взглядывала на него во время обеда. У него было такое же крепкое телосложение. Это Эдуарду д’Оревиллю она доверила свою дочь Эмилию, убежденная в том, что Месье готов уничтожить их обеих, и это Эдуард вырастил Эмилию и любил, как родную дочь. Позже Эдуард женился на красивой кубинке, ее звали Хара, и со своими сыновьями-близнецами переехал из Бразилии во Флориду, где построил отель Палаццо д’Оревилль, один из первых и самых шикарных отелей на Майами. Эмилия вышла замуж за их дальнего родственника, Роберто до Сантоса, и когда, будучи совсем молодой, овдовела и осталась с двумя маленькими дочерьми, Лоис и Леонорой, она занялась бизнесом Эдуарда — стала управлять отелем.

Винсент д’Оревилль был очень похож на свою мать, Хару, с огромными карими глазами и смуглой кожей. Он был врачом-педиатром, а Жан-Поль, как и Леонора, был занят в гостинице, управляя известным старым отелем в Копакабане в Рио-де-Жанейро.

— Ты знаешь, что мой отец работает с твоим, — говорил Жан-Поль Леоноре. — Уже много лет он вынашивал идею, и сейчас они строят планы, связанные с новым отелем в Швейцарии. Он всегда интересовался, что ты сумела сделать в вашем отеле. Я думаю, что это имело большое влияние на их новый проект.

— В Швейцарии? — заинтересовалась Леонора. — В Женеве или Цюрихе?

— Нет. В маленьком городке на вершине горы. Это будет зимний курорт, но папа планирует устроить там и летний отдых — площадку для гольфа, а может быть, даже скачки.

— Это похоже на Эдуарда, — улыбаясь, сказала Леонора.

— И на Жерара, — добавила Лоис.

— Они строят, и этим открывают двери в жизнь мечте, — неожиданно вступила в разговор Пич. — На самом деле они хотят сделать людей счастливыми.

Жан-Поль удивленно посмотрел на нее.

— Ты, конечно, права, — сказал он, — только подумай, Пич, — я буду управлять мечтой.

Леонора засмеялась, и неожиданно Леони осознала, что давно не слышала ее смеха. Сегодня Леонора выглядела особенно хорошенькой в хлопчатобумажном платье с бело-голубым рисунком и широким поясом, что подчеркивало ее необыкновенную стройность, а пышная юбка грациозно струилась вокруг прелестных ног. И если она не ошибалась, Жан-Поль все это заметил. Леони с удовольствием смотрела на них, затем ее глаза встретились со взглядом Каро.

— Опять что-то планируешь? — спросила Каро, подняв брови.

— Леони всегда полна планов, — отозвался Марок. — Она переписала сценарии всех наших жизней.

— Конечно, она переписала и мой, — весело вступил в беседу Джим. — Я приехал на машине из Валансьена, чтобы выполнить ее требование и быть сегодня здесь, с вами.

— Но это стоило того, — улыбнулась Леони, когда он наклонился поцеловать ее.

Джим снова был дома, и она чувствовала себя счастливой.

36

Свинцовое небо монотонно поливало дождем улицы, и Ферди с пятого этажа своих апартаментов в отеле «Ритц» видел полосатые и пестрые зонтики, которые торопились по скользким серым улицам, и автомобильное движение по Вандомской площади. Гудели клаксоны: нетерпеливые парижские водители сражались друг с другом и с пешеходами. Он думал о Пич.

Леонора вряд ли могла рассказать Пич об их отношениях, и все же Пич что-то знала. То, что произошло между Ферди и Леонорой, не было любовным романом. Никаких романтических отношений — только щедрый успокаивающий жест со стороны Леоноры, она была единственной женщиной, разделившей его боль. Только это и взаимное чувственное влечение. Когда он получил записку о том, что она считает нужным расстаться, он понял, что это — конец. Их физическая и душевная потребность друг в друге была удовлетворена. Тогда почему Пич сказала с такой болью, что он должен приехать и все объяснить?