Стелла Уайтлоу - Сладкое искушение

— Но я тебя прощаю, дедушка! — Кира положила руки на плечи старика. — Нам нельзя жить врозь, как прежде. Честное слово, я никогда не покину тебя.

— Даже ради Джайлза? Ведь он очень состоятельный человек и к тому же мой партнер по бизнесу. — Бенджамен посмотрел на Джайлза, прислонившегося к стене. Тот, засунув руки глубоко в карманы джинсов, внимательно прислушивался к разговору.

— Даже ради Джайлза… Мы с ним просто… хорошие друзья, не больше, — промолвила Кира, стараясь, чтобы ее слова прозвучали убедительно.

— Да, хорошие друзья, — сдержанно подтвердил Джайлз.

— Он привез меня к тебе, — зачем-то добавила Кира, — и разбил свою машину — она врезалась в забор. Так ведь, Джайлз?

Тот кивнул:

— «Мерседесу», считай, конец: фары выбиты, кузов смят, цел только номерной знак.

Старик с достоинством склонил голову:

— Благодарю за заботу о Кире. И прими мои сожаления. — И тут же язвительно усмехнулся: — Однако надеюсь, ты сможешь купить себе новую машину.

— И даже не одну.

Кира расчистила уголок кухонного стола и присела на край стула — прямехонько, как школьница. Ей вдруг стало стыдно за деда. А тот широко развел руками, словно призывая всех к примирению:

— Ну-с, и что теперь? Дорогая, думаю, ты ненавидела меня за все то горе, что я причинил твоей матери? И твои чувства вполне понятны.

Кира тяжело вздохнула. Сколько раз, сидя вечерами в своей маленькой кухне, Кира мысленно разговаривала с дедом, обвиняла его в безжалостном отношении к матери, в том, что та слишком рано умерла, а ей самой пришлось пробивать дорогу в жизнь…

Ожидая упреков, Бенджамен сел в кресло-качалку и понурил голову.

— Что ж, детка, я готов выслушать все твои упреки. В свое оправдание скажу одно: сейчас все изменилось, я стал совсем другим. — Подняв с полу бутылку, он сделал большой глоток рома. И так как Кира молчала, продолжил: — Ты принадлежишь к одному из самых старинных и почетных родов Барбадоса, девочка. Династия Ридов поселилась здесь очень давно, чтобы заняться разведением табака, однако позже выяснилось, что выращивать сахарный тростник значительно прибыльнее. Мы построили фабрики и ветряные мельницы по всему острову, наши рабочие жили в специально обустроенных для них поселках.

Он глубоко вздохнул. Кира смотрела на него, ожидая продолжения и бессознательно ощущая, что Джайлз насторожился. Бенджамен отпил еще немного рому.

— Долли умерла в 1955 году. Я не хотел жениться во второй раз, и все мои помыслы сосредоточились на Тамаре. Я надеялся, что она унаследует плантацию, дом, фабрику… И все шло отлично, пока она вдруг не повстречала этого танцовщика — парня, который ничего не смыслил в возделывании тростника… — Голос Бенджамена сорвался, но он овладел собой. — Ради этого человека Тамара отказалась от всего, даже обо мне забыла. Они, как цыгане, скитались по Европе, а я ничего о ней не знал. Впервые Тамара написала мне только тогда, когда родилась ты, И опять замолчала. Шли годы… Я и не знал, что Аронович умер.

— Да, мама ужасно страдала!

— Понимаю, теперь понимаю.

— Знаешь, дед, они были очень счастливы, хотя их счастье длилось недолго. Мама часто рассказывала мне о прожитых с ним годах и вся сияла!

— Долли тоже сияла… — Старик взъерошил седые волосы. — Надеюсь, она тоже была счастлива со мной, ну, хоть какое-то время… Господи, как же я устал! Но помни: я безмерно рад, что ты здесь, со мной, моя девочка! Тут твой дом… Знаешь, последние годы я и письма от Тамары уже не вскрывал. Вот какой подлец!

Вскочив, Кира обняла дрожащие плечи деда, словно желая снять с него тяжелое бремя вины. Как же ей ненавидеть его? Нет, он так много выстрадал, так страдает сейчас…

— Ты останешься со мной? — неуверенно спросил Бенджамен, явно опасавшийся потерять только что обретенную внучку. — И будешь жить тут, в Фиттс-Хаусе? У меня снова появится настоящая семья?

— Да, дедушка, да!

— Спасибо, милая. — Старик тряхнул седой головой. — Ты слишком добра, я не заслужил твоего прощения.

Он встал, выудил откуда-то старую мужскую куртку, расползающуюся по швам, но сухую, и протянул ее Джайлзу. Тот, натянув куртку на себя, направился к двери.

— Ты ведь не уходишь? Нет? — задохнулась Кира.

— Чуть ниже по дороге живет чета пенсионеров, раньше работавших на меня. Пойду проведаю стариков. Боюсь, не развалился бы их домик. — Джайлзу никак не удавалось застегнуть «молнию». — Этот-то дом покрепче.

Кира бросилась к двери:

— А как же мы — мы с тобой?

Джайлз осторожно взял девушку за руки и всмотрелся в ее лицо, словно отыскивая в нем сходство с Рувимом.

— Я уже сказал тебе, Кира, что мы не сможем заключить брак. Это исключено. Привыкай к этой мысли.

— Но как? — жалобно всхлипнула Кира.

— Тебе, конечно, будет тяжело, но потом, через год-другой, ты встретишь хорошего человека и влюбишься в него. И то, что произошло между нами, покажется тебе всего лишь наваждением. Вот мне придется гораздо хуже. Я-то уж точно не встречу никого достойнее тебя, да и искать не стану. Ты — та мечта, которую я ждал всю жизнь, и никто в целом мире не заменит мне тебя.

— Не говори так! Мне не нужен никто другой! — Кира зарыдала, уже не стесняясь деда. — Я хочу только тебя!

— Значит, тебя ждет безрадостная участь старой девы.

У Киры потемнело в глазах. Что он сказал? Участь старой девы? Старая дева… То же самое говорил ей еще кто-то, очень давно, только это была… это была женщина.

— Но разве мы не останемся друзьями? — дрожащим голосом спросила она. — Просто добрыми друзьями?

— Едва ли мне удастся выдержать такую пытку — видеть тебя каждый день и не сметь даже дотронуться до твоей руки, до твоего лица…

Джайлз быстро наклонился и впился в нее губами. За окном так ревел ветер, словно именно сюда, на Барбадос, слетелись на шабаш ведьмы со всего земного шара.

— Прощай, дорогая. И помни: я всегда буду тебя любить.

С этими словами Джайлз распахнул дверь и исчез. Кире показалось, что его поглотила бушующая стихия. Она окаменела: ее жизнь снова потеряла смысл, нежные ростки, взращенные любовью в ее израненной душе, опять погублены.

Глава 16

Тайфун Ханна нанес острову страшные разрушения. Почти все гавани захлестнули гигантские волны. С фабрики Рида и Эрла сорвало крышу, ливень до основания уничтожил запасы сахарного тростника, хранившиеся внизу. Шугар-Хилл выстоял против ненастья. Все ограничилось выбитыми стеклами, почти уничтоженными газонами и вырванными с корнем деревьями. Дом Андре ле Планте пострадал так сильно, что многие картины не удалось спасти.