Инна Брюсова - Королевская охота

— Брала почту и, наверное, забыла.

— Понятно! А как жизнь? Работа? И вообще?

— Александр Павлович, у вас ко мне дело? — Екатерина не собиралась соблюдать приличия.

— Ну… — сказал неопределенно Ситников, — да, пожалуй.

— Я вас слушаю!

— Екатерина Васильевна, — начал Ситников и замолчал. — Екатерина Васильевна, — сказал он снова через минуту, — я хочу вам что-то сказать. Галкин…

— Вы нашли ему врача? — оживилась Екатерина.

— Нет. С врачом я еще не говорил. Не успел… Но даже не знаю, как вам это сказать…

Екатерина напряженно смотрела ему в лицо.

— Дело в том, что Володя умер, — произнес Ситников, не глядя на нее.

— Как — умер?! Почему? Я ведь… — Она осеклась, беспомощно глядя на Ситникова.

— Как будто бы передозировка наркотиков… Подозревают самоубийство… Он, оказывается, не алкоголик был, а наркоман, причем законченный. Потому его и из онкологии убрали… почти полтора года тому назад. Какое-то время он работал на «скорой», а потом его и оттуда… Последний год он вообще нигде не числился… вот так.

Потрясенная Екатерина почувствовала, как защипало в глазах от жалости к Галкину, жившему с переломанным хребтом и умершему, как бездомная собака, в одиночестве, ничтожестве и бедности. А ведь попадись ему женщина вроде Елены, мягкая и добрая, то и жил бы не тужил, детей растил бы… Сильные личности, как сильное рвотное, хороши не при всех недугах и не для всех. В жизни часто достаточно легкого слабительного. Бедный, бедный Галкин! Не в силах сдерживаться, Екатерина спрятала лицо в ладони и заплакала. Ситников сидел молча и не шевелился. Только слегка вздохнул. Потом осторожно положил руку ей на плечо и притянул к себе. Она почувствовала жесткую ткань его пиджака, запах его кожи и одеколона. А также сильный и размеренный стук его сердца — бум-бум-бум! Он погладил ее по голове, отвел ладони и, достав из кармана носовой платок, стал вытирать ее мокрое от слез лицо, повторяя:

— Ну, будет… не надо… успокойтесь… ему там лучше, поверьте… этот мир не для слабых… а он всегда был слабаком, ваш Галкин… он уже дома… то, что произошло, в известной степени, закономерно… есть люди, которым жизнь в тягость… у человека должно быть право умереть… и это право нужно уважать… слышали о докторе Кеворкяне? Американский врач, отстаивает право на смерть… — Но, видя, что его слова вызывают новые потоки слез, замолчал, потом сказал: — Да успокойтесь же вы наконец! Смотрите, на кого похожи… чистая уродина!

Екатерине показалось, что она ослышалась, и она перестала всхлипывать. Отодвинувшись от Ситникова, она заглянула ему в лицо и спросила:

— Что? Что вы сказали? Как вы меня назвали?

— Я сказал, что слезы вас не украшают. Хотя допускаю, что есть женщины, которым они идут. Но вы к их числу не относитесь.

— Как вы меня назвали?

— Как назвал? Не помню! А вам что послышалось?

Ей показалось, что он ухмыльнулся.

Екатерина не была уверена, что действительно слышала, как ее назвали уродиной… может, показалось? Конечно, показалось! В этот миг ее взгляд встретился с его, в котором читалась откровенная насмешка. Он даже не пытался притвориться огорченным! Горячая волна возмущения забилась в горле, и тонкая острая игла воткнулась в сердце. Она резко отодвинулась и вытерла глаза тыльной стороной ладони. Плакать сразу расхотелось.

— Вы сказали, что я уродина!

— И не думал! Вам показалось! — В голосе его как будто слышалась издевка. — Вы совсем не уродина, а наоборот, очень даже…

— Но я же слышала! Я не идиотка! — повысила голос Екатерина, отмечая где-то на втором плане сознания абсолютную иррациональность происходящего, необъяснимую, какую-то ослепляющую ярость, которую вызывал в ней этот человек, и приказывая себе остановиться… но было поздно. — Вы сказали, что я уродина!

— Ну, если вам так хочется, извольте! — Ситников, в свою очередь, повысил голос и поднял руки, словно сдаваясь. — Да, сказал! И могу повторить еще раз, — он смотрел на нее в упор, — уродина! — И вдруг протянул руку, схватил ее за волосы и дернул!

— Да вы… в своем… уме? — Екатерина даже стала заикаться. — Да как вы смеете? — Страх, мутный и липкий, медленно пополз по спине…

Кульминацией этой странной сцены стал пронзительный звук сирены, от которого они оба вздрогнули.

— Моя машина! — Ситников вскочил и бросился вон из комнаты.

Оставшись одна, Екатерина чуть не заплакала опять, но не о безвременно погибшем Галкине, а от жалости к себе. Почему он все время говорит ей гадости? Даже придя к ней, куда его никто не звал… «А откуда он знает мой адрес?» — вдруг пришло ей в голову. И, повинуясь импульсу, схватила телефонную трубку, подумав: «Только бы она была дома!» Видимо, ее молитва была услышана, и после пяти длинных сигналов раздался родной Галкин голос с не менее родной интонацией — кого еще там несет?

— Галюсь, это я!

— Катюша, что случилось? — В голосе Галки испуг. — А я тут думала…

— Ничего не случилось! — перебивает ее Екатерина. — Позвони мне минут через десять, ладно?

— Куда позвонить?

— Домой! Я дома. Я не могу говорить! Поняла? Позвони через десять минут!

— Катюша, что происходит? — Галка, похоже, не на шутку испугалась.

— Ничего! Ну все! Жду звонка!

— Ты не одна? — долетают до нее последние Галкины слова, и она кладет трубку, так как наблюдаемый через окно Ситников поднимается по ступенькам крыльца.

— Очень чувствительное устройство, — говорит он, входя в комнату как ни в чем не бывало, — достаточно проехать рядом другому автомобилю, как оно срабатывает.

— А разве вы водите машину? — говорит Екатерина, тоже как ни в чем не бывало.

— Иногда.

— А помните, вы сказали, что не можете отвезти меня домой, потому что не было вашего шофера?

Ситников смотрит на нее непонимающим взглядом, потом, вспомнив, объясняет:

— Шофер был нужен по причине того, что я, кажется, выпил тогда и не мог вести сам. Но я не говорил, что не могу водить машину.

Они молчат, не глядя друг на друга.

— Хотите чаю? — говорит Екатерина. Вопрос — дурацкий, принимая во внимание предыдущую сцену — нелепо повисает в воздухе.

— Чай — это хорошо, — не сразу отвечает Ситников.

— Или кофе?

— Или кофе. Вес равно.

«Да звони же ты наконец!» — мысленно обращается Екатерина к телефону. Словно сжалившись над ней, телефон подает голос. Екатерина хватает трубку:

— Да! — И, прикрыв микрофон, непринужденно обращается к Ситникову: — Александр Павлович, будьте добры, поставьте чайник, я сейчас! — И снова в трубку: — Да, я вас слушаю! Кто это? — В ответ на Галкины крики «Что случилось?», привстав с дивана, Екатерина наблюдает, как Ситников выходит в коридор, преследуемый Купером, безошибочно толкает кухонную дверь и они оба скрываются за ней.