Вирджиния Эндрюс - Шепот в ночи

– Я могу поехать в Лингбург, в Вирджинию, а оттуда – в Мидоуз, – сказала я.

– Мидоуз?

Гейвин с интересом поднял брови.

– Это старое фамильное имение, помнишь? Я упоминала о нем в письмах. Это там, где та самая старшая сестра старухи Катлер – Эмили, так ужасно обошлась с мамой. Я там родилась. Ну, вспомнил? – спросила я.

Гейвин задумчиво кивнул.

– После смерти отвратительной старой Эмили, мои родители ездили туда навестить тетю Шарлотту. Один раз я тоже ездила с ними. Я едва помню этот визит, но я звонила тете Шарлотте и ее мужу, Лютеру. Она подарила мне цветную вышивку, на которой изображена канарейка в клетке, я ее до сих пор храню. Она сама ее вышила. Это самое лучшее место для нас, Гейвин. Никто не додумается искать нас там.

– Лингбург, гм, – проговорил Гейвин.

– Мидоуз находится на расстоянии пятидесяти миль от маленькой деревушки под названием Апленд Стейшн. Но я не помню, чтобы там ходили автобусы. Это очень глухое местечко. Как ты думаешь, хватит ли твоих денег на билеты до Лингбурга? А потом, может быть, такси довезет нас до места.

– Я не знаю. Я узнаю, сколько стоят билеты, но ведь у вас с Джефферсоном нет ни одежды, ни других вещей. Не думаешь ли ты, что…

– Я не вернусь в Катлерз Коув, – повторила я, и на моем лице застыло выражение гнева и решимости. – У нас получится. Мы найдем выход. Я пойду работать, и у нас будут деньги. Я сделаю все, что угодно, лишь бы не возвращаться, – уверенно добавила я. – Я буду посудомойкой, буду мыть полы, все, что угодно.

Гейвин пожал плечами, пораженный моей решимостью и твердостью.

– Хорошо, пошли к кассе и узнаем, сколько будет это нам стоить, – сказал он.

– А мне купите игрушку? – спросил Джефферсон. Он залпом выпил остатки молока и доел крошки, оставшиеся от куска яблочного пирога на его тарелке.

– Посмотрим, – ответил Гейвин.

Ему хватило денег на билеты до Лингбурга, но после этого у него осталось только 27 долларов. Джефферсон захныкал, когда мы начали ему объяснять, что нам нужно беречь каждый пенни для покупки еды и такси до Мидоуз.

Наконец, Гейвин успокоил его, купив недорогую колоду игральных карт и пообещав научить его десяткам разных игр во время поездки.

Нам пришлось прождать еще час до отправления автобуса. После того, как Гейвин сводил Джефферсона в туалет, мы снова расположились на скамейках в зале. Пока Джефферсон был занят, забавляясь с картами, я рассказала Гейвину о том, что сделал со мной дядя Филип, опуская ужасные подробности. Он слушал, и глаза его с каждой секундой темнели все больше и больше. Я видела, как выражение его лица из изумленного и жалеющего стало гневным, когда из моих глаз снова полились слезы, они так и жгли глаза.

– Нам нужно обратиться в полицию, вот что, – решил он, и его черные глаза так вспыхнули, что в это мгновение больше походили на отполированный черный мрамор.

– Я не хочу, Гейвин. Я не хочу больше иметь дело ни с дядей, ни с моей тетей, ни с их ужасными детьми, – простонала я. – Кроме того, они всегда найдут способ все запутать и во всем обвинить меня и Джефферсона. Я просто хочу быть от них подальше. Все будет хорошо, пока я с тобой, – добавила я.

Он покраснел на мгновение, а затем снова принял прежний уверенный вид, который напомнил мне папу, особенно его манеру расправлять плечи и грудь.

– Никто больше тебя не обидит, Кристи, никогда, и не только пока ты со мной, – пообещал он.

Я улыбнулась и пожала ему руку. Затем я прижалась щекой к его плечу.

– Я так рада, что ты приехал к нам на помощь, Гейвин. Я больше ничего не боюсь. – Я закрыла глаза и, почувствовав его дыхание, улыбнулась и расслабилась.

Каким-то чудом я снова обрела надежду. Гейвин ехал с нами и развлекал Джефферсона, пересчитывая с ним игральные карты или считая телеграфные столбы, поэтому наше путешествие в Лингбург показалось нам короче, чем оно было на самом деле. Дождь, сопровождавший нас в Нью-Йорке, кончился, и почти на протяжении всего нашего путешествия над нами было голубое небо и белоснежные облака. Однако, несмотря на то, что мы отправились в путь рано утром, из-за многочисленных остановок и задержек мы должны были прибыть в Лингбург не раньше вечера. Мы старались потратить как можно меньше на ланч, чтобы сэкономить деньги. Гейвин заявил, что не так уж голоден, и съел только конфету, но когда мы приехали в Лингбург, у нас осталось только восемнадцать долларов и тридцать центов.

Рядом с автовокзалом стояли два такси, водители которых разговаривали, облокотившись на свои машины. Один был высокий и худой, с длинным лицом и острым носом. Другой же был ниже ростом и более дружелюбный.

– Апланд Стейшн? – переспросил высокий. – Да это почти пятьдесят миль. Платите пятьдесят долларов, – объявил он.

– Пятьдесят? У нас столько нет, – печально сказала я.

– А сколько у вас есть? – спросил он.

– Только восемнадцать, – ответил Гейвин.

– Восемнадцать! Вы не сможете нанять машину до Апланд Стейшн за такие деньги.

Я чуть было не расплакалась от отчаяния. Что нам теперь делать?

– Ладно, – махнул рукой другой, увидев, что мы уходим. – Я живу в двадцати пяти милях по тому направлению и сейчас собираюсь домой. А довезу вас до Апланд Стейшн за восемнадцать.

– Безумный Джо все сделает за деньги, – злобно проговорил высокий.

– Спасибо, сэр, – сказала я.

Мы все устроились на заднем сиденье машины. Это была старая машина с рваными сиденьями и грязными окнами, но она была на ходу.

– К кому вы едете в Апланд Стейшн, ребята? Это место стало почти городом привидений, – поинтересовался водитель.

– К Шарлотте Буф. Она моя тетя и живет в старом поместье Мидоуз.

– Мидоуз? А-а, я знаю это место, только от него мало что осталось. Я не смогу отвезти вас прямо туда. Мои покрышки и амортизаторы не выдержат. Вам придется пройтись немного пешком от главной дороги.

Он рассказывал о том, как маленькие города постепенно умирают, об экономике на меняющемся Юге и почему теперь все не так, как было раньше, когда он был молодым.

Луны не было видно, но звезды светили ярко, и мы еще несколько минут могли рассматривать местность за окном, но уже через полчаса после того, как мы выехали из Лингбурга, сгустились темные тучи, как занавес скрывшие от нас небеса. Дома фермеров и крошечные деревеньки вдоль дороги становились реже, и расстояния между ними увеличивались. Казалось, что мы, живущие в реальности, вторглись в мир сна и сумерек, спустившихся на дорогу. Одинокие сараи и дома, в которых до сих пор жили люди, появлялись и снова исчезали в темноте, и их силуэты то тут, то там виднелись на фоне деревьев или в заброшенных полях. Я представила детей, не старше Джефферсона, которые не меньше его боятся теней, скользящих по полям, когда ветер воет на крыше и дует из всех щелей.