Салли Боумен - Любовники и лжецы. Книга 1

– Я знаю, о чем ты думаешь, – мрачно сказал он. – Я думаю о том же. Примерь.

Джини сняла свою левую туфлю и сунула ногу в присланный «подарок». В первую секунду она почувствовала неудобство, поскольку никогда не носила туфли на высоком каблуке. Тем не менее и она, и Паскаль сразу же поняли: туфля идеально подходила на ее ногу – эдакий Золушкин башмачок. Джини смотрела на туфлю с ненавистью, но не могла отрицать, что эта туфля ей впору!

– Этого-то я и боялся, – обреченно произнес Паскаль. – Именно этого…

Джини сбросила мерзкую туфлю, наклонившись, одела свою собственную и выпрямилась.

– Они пытаются запугать меня, Паскаль. Они хотят, чтобы я испугалась до смерти. Ну нет, я не доставлю им такого удовольствия. Я понимаю, на что они рассчитывали. Они думали, что я приду одна в темный дом и увижу все это… – Джини умолкла, увидев, что на лице Паскаля появилось какое-то странное выражение. Она сделала шаг к нему и протянула руку.

– Разве ты не видишь, Паскаль? Не понимаешь, на что они рассчитывали? Но они ошиблись. Я не одна. Со мной ты и…

– Нет, Джини, боюсь, что ты ошибаешься. Это послание предназначено нам обоим. Я думаю, они знали, что я тоже здесь окажусь. Посылка оставлена для нас двоих.

– Они не могли об этом знать. Откуда? Это невозможно!

– Не представляю, откуда, но они об этом знали. – Паскаль нерешительно помялся, но потом все же произнес: – Пойдем в спальню. Ты все поймешь…

Спальня, как и гостиная, являла собой полный хаос. Все дверцы шкафов были открыты, ящики выдвинуты, повсюду валялась разбросанная одежда. От двери к окну вела своеобразная дорожка самых интимных вещей Джини: нижнее белье, новые рубашки, косметика, украшения – все скомкано и раскидано. На вершине этой беспорядочной гряды лежали два портрета, которые обычно стояли в изголовье у кровати Джини – фотографии Мэри и ее отца. Серебряные рамки были исковерканы, стекла разбиты, словно кто-то бросил их на пол и топтал каблуками. Стоявший сзади Паскаль осторожно обнял ее за плечо.

– Джини, – сказал он, – постарайся не принимать это близко к сердцу. Они именно этого и хотели, они намеренно стремились причинить тебе боль. Впрочем, в этом нет ничего особенного, этого можно было бы ожидать и от обычных взломщиков. Однако посмотри сюда. – Паскаль, казалось, колебался, словно сомневался, стоит ли продолжать, но потом все же показал на кровать рукой.

– Видишь? Все остальное, может быть, и можно назвать случайными разрушениями, но вот это уж никак не случайно.

Джини проследила за его взглядом и издала сдавленный крик. Она почувствовала, как от лица отлила кровь.

На ее постели была сооружена настоящая выставка, словно здесь потрудился искушенный дизайнер. Поверх покрывала лежала белая ночная рубашка, та самая, в которой она спала предыдущей ночью. А вокруг нее и на ней были разложены ее реликвии, эти маленькие грустные и тайные сувениры из ее прошлого. Засушенный цветок, страничка письма от Паскаля, пуля, которую он подарил ей на счастье, карточка с расписанием работы гостиничных служб отеля в Бейруте, «Посторонний» Камю. В середине, на ночной рубашке, лежала одинокая и маленькая золотая сережка. Джини сделала шаг вперед, и сережка блеснула, отразив свет лампы.

Джини сделала слабый, неуверенный жест, еще один шаг по направлению к постели, вытянула руки. Резко, почти грубо Паскаль дернул ее назад.

– Не надо, – отрывисто велел он, – не трогай ночную рубашку. Не надо, Джини. Я сам…

– Что? Почему? Я не понимаю… Паскаль обвил ее руками и увлек назад.

– Все это устроил мужчина. Его это, видимо… возбудило. Он воспользовался твоей ночной рубашкой… Пожалуйста, не смотри. Пойдем отсюда.

Джини вырвалась из его рук и бросилась к двери. Ее трясло от холода, потом ее бросило в жар, лицо покрылось испариной и горело. Джини показалось, что комната покачнулась и накренилась. Паскаль бросился к ней и попытался поддержать, но Джини оттолкнула его руку.

– Не прикасайся ко мне, – сказала она. – Только не прикасайся ко мне!

Она убежала от него в ванну, захлопнула дверь и заперла ее на задвижку. Затем встала на колени на белую кафельную плитку, усеянную осколками стекла и разбросанными пузырьками. Она слышала, как Паскаль зовет ее и барабанит в дверь. Вся дрожа, она стояла на коленях. Ее руки были порезаны, ванная была холодной, белой и омерзительной. Через некоторое время Паскаль перестал стучать в дверь. Наступила тишина, и Джини вывернуло наизнанку: никогда прежде у нее не было такой сокрушительной рвоты.

Она уже и не помнила, каким добрым и ласковым умел быть Паскаль. Она совсем забыла или не позволяла себе вспоминать, какую силу вселяла эта его доброта в окружающих. Когда она наконец выбралась из ванной, он обнял ее, словно ребенка. Он ополоснул ей лицо и вымыл руки, а затем привел обратно в гостиную и освободил для нее место возле камина. Он завернул ее в махровую простыню, налил ей сладкого чаю и заставил выпить немного разбавленного виски.

– Сиди здесь, – приказал он. – Сиди смирно, Джини. Это просто шок, пройдет. А мне еще нужно кое-что выяснить.

Она слышала, как он ходил по ее спальне, затем по кухне. Она услышала, как открылась дверь черного хода и звякнула крышка мусорного бака. В комнату ворвался холодный воздух. Наконец Паскаль вернулся, неся на руках Наполеона.

– Смотри, Джини, – он погладил Наполеона и посадил его девушке на руки. – Кот. Мокрый, одинокий. Он, должно быть, сидел все это время на дворе. Может, дать ему молока?

Джини кивнула, покрепче прижав к себе Наполеона. Его шерсть поднялась дыбом, кот настороженно смотрел на хозяйку своими огромными топазовыми глазами. Успокоившись, он замурлыкал, принявшись вылизывать свою мокрую шерсть. Паскаль вернулся с блюдечком молока и поставил его возле дивана. После этого встал на колени, так что его лицо оказалось прямо напротив Джини, и взял ее руку в свои.

– А теперь, – начал он ласково, но твердо, – я хочу, чтобы ты внимательно выслушала меня, Джини. Обещаешь? Не будешь перебивать?

Джини кивнула.

– Где ты хранила эти вещи? Ну те, из Бейрута? Они были у тебя в спальне?

– Нет. – Сглотнув комок, девушка потупилась. – Я держала их здесь, в письменном столе. Они лежали в коробке.

– Ну не надо, милая, не плачь. – Паскаль наклонился и прижал Джини к себе, гладя ее по волосам и выжидая, когда она успокоится. Через некоторое время поток слез утих, и Паскаль отстранился. Джини даже не поняла, сожалеет ли он об этой мимолетной ласке или нет. Возможно, это получилось у него импульсивно, случайно, возможно, он просто хотел утешить ее, вот и все. Больше он не позволил себе забыться.