Ольга Карпович - Соперницы

— Зачем же ждать до завтра? — возразила я.

— Ночь же, — засмеялся он. — Она, наверно, спит. Зачем ее будить?

— Знаешь, мне кажется, ради такого случая она рада будет проснуться, — заметила я.

— Ты думаешь? Ну, тогда я пошел?

Он сорвался с места, торопясь теперь, вооруженный этим новым, осенившим его знанием, как можно скорее загладить свою вину, уничтожить воспоминание о жестокости, с которой вел себя в последние дни. Вдруг замедлил шаги, обернулся и крикнул:

— Ты не уходи никуда без меня, хорошо? Я скоро.

— Не уйду, — пообещала я. — Без тебя теперь никуда. Куда ты, туда и я.

— Я мажор, а ты минор, — засмеялся он и рванул прочь.

Я придвинула поближе к перилам плетеное кресло, забралась в него с ногами, щелкнула зажигалкой, прикуривая. Где-то вдалеке загудел, проплывая мимо, другой пароход. Луна уже закатилась, и влажная, пропитанная тревожными отзвуками темнота опустилась на меня. Становилось прохладно, я передернула плечами.

— Отдыхаешь, сучара бацильная? — раздался над ухом хриплый надтреснутый голос.

Вздрогнув, я обернулась и встретилась с узкими, злобно прищуренными глазами Ваньки-Лепилы. Подкравшийся, как всегда, беззвучно, он буравил меня взглядом, дыша в лицо тяжелым перегаром. Рука его сжимала горлышко недопитой бутылки. Я рванулась в сторону, но жилистая, испещренная наколками клешня молниеносно отбросила бутыль, глухо стукнувшую о палубу, ухватила меня за плечо и вцепилась в него мертвой хваткой.

— Не спеши, падла, — просвистел Черкасов. — Тебя не учили, что за базар отвечать нужно? Ты кого мудаком назвала? С кем в игры играть вздумала, кукла?

Мне сделалось по-настоящему страшно. Кто его знает, на что способен этот злобный, распаленный алкоголем, уверенный в собственной безнаказанности мозгляк? Ему ведь ничего не стоит придушить меня здесь, в темноте, а потом выбросить тело за борт, и никто не станет с ним связываться.

— Пустите меня!

Вскочила на ноги, толкнула на него кресло. На мгновение он выпустил меня, и я бросилась в сторону. Но какой-то утробный волчий инстинкт, позволявший этому смердящему зэку ориентироваться в темноте, снова вывел его на меня.

Я металась во мраке, пытаясь улизнуть, спрятаться. Зазвенев, покатилась в угол задетая моей ногой бутылка. Вспомнился дорогой папочка, озверевший от пьянки, белоглазый, размахивающий посреди кухни кожаным офицерским ремнем. И как мы с мамой, визжа, улепетывали от него и барабанили в дверь к соседям.

— Помогите! — хрипло заорала я.

Лепила все-таки изловчился и догнал меня, дыхнул в лицо сладковато-удушливо. Зеленея от омерзения, я ударила его коленом в солнечное сплетение. Согнувшись от боли, он ухватил меня за лодыжку и повалил на дощатый пол, накрыв сверху своим жилистым телом. Короткие узловатые пальцы шарили по коже, пытаясь найти застежку на джинсах. Увернувшись, я вцепилась зубами в его ухо, он замычал от боли и с силой хлестнул меня по лицу так, что голова откинулась и стукнулась затылком о палубу. Задребезжала, разбиваясь об угол стены, бутылка. Лепила прохрипел:

— Я тебе, тварь, морду-то подправлю! Чтоб знала наперед, с кем связываешься…

Отчаянно уворачиваясь, я все же ощутила, как по щеке вскользь чиркнул осколок стекла, и завизжала что есть мочи.

Почти теряя сознание, я услышала все-таки топот ног и голос Эда:

— Алена! Ты где, Алена?

— Эд! — выкрикнула я. — Эд! Помоги!

Какая-то сила сдернула с меня Черкасова. Пытаясь отдышаться, чувствуя, как с трудом врывается в легкие жгучий воздух, я подтянулась и села на полу. Перед глазами все плыло, голова надсадно болела. Я отерла тыльной стороной ладони кровь с поцарапанной щеки и вгляделась в кружащуюся темноту.

Чуть поодаль перекатывались по палубе два сплетенных в клубок, сцепленных в схватке тела. Я почти не видела их, слышала лишь какую-то возню, сопение и хриплые выкрики. Нужно было сделать что-то, позвать на помощь… Я же никак не могла собраться, все сидела на полу и терла ладонями лицо.

— Отвали, выкормыш сучий, — просипел Черкасов.

Эд навалился на него. Лепила хрипло выдохнул, сделал быстро какое-то резкое движение, выбросив вперед правую руку. Эд как-то странно сдавленно всхлипнул и тяжело осел на противника. Неловко выпроставшись из-под его тела, Черкасов, шепотом матерясь, рванул в черноту. И разом все стихло.

— Эд, — позвала я, помедлив несколько секунд.

Он не откликался. Я попробовала встать и тут же снова опустилась на пол, схватившись за уплывающую голову. Уже не делая попыток подняться, на четвереньках поползла туда, где чернела на полу аморфная бесформенная масса. Наткнулась на что-то твердое, ладонью ощупала спутанные шелковистые кудри. Опустившись на палубу, я притянула себе на колени ставшую вдруг отчего-то ужасно тяжелой голову Эда, дотронулась дрожащими пальцами до его теплых век, до полуоткрытых губ, позвала снова:

— Эд! Ты слышишь меня? Эд!

И сидела так, не видя, не слыша ничего вокруг себя, лишь ощущая, как что-то вязкое и горячее пропитывает ткань джинсов.

— Что происходит? — донесся из темноты властный решительный голос. — Кто кричал? Почему нет света на корме? Павел! Миша! Где все? Уволю, к чертовой матери!

И в ту же секунду где-то щелкнул тумблер, и площадка вспыхнула бледным мертвенным светом. Сначала я увидела Голубчика. Он стоял в нескольких шагах и смотрел на меня расширившимися глазами. Я хотела улыбнуться ему, объяснить, что не случилось ничего страшного, Эд просто подрался, защищая меня. Мальчишка, с кем не бывает! Ну, получил по голове, потерял сознание. Сейчас придет в себя. Вот сейчас. Еще минута.

Анатолий Маркович склонился ко мне, и я вдруг увидела мелкие капли пота, выступившие на его висках и над верхней губой. Челюсти его сжались, под скулами задергались желваки, и все лицо в одно мгновение как будто посерело. И только тогда я перевела взгляд и посмотрела туда же, куда вперился глазами он, — на собственные колени.

Господи, от чего же это все черное вокруг? Черное и липкое? Мазут, что ли, кто-то здесь пролил? Мальчик мой, да как же мне отмыть твои волосы? Ведь они все испачканы этим черно-красным! А мои руки? На них и пятнышка белого нет. Как же я дотронусь до тебя такими руками? Кожа твоя такая чистая, гладкая, золотистая, мне страшно будет теперь прикоснуться к ней. Вот посмотри, что я наделала, когда потрогала твою шею… От этого на ней черная полоса? Да что же это все льется и льется! Анатолий Маркович, что это? Я не понимаю, откуда…

Анатолий Маркович что-то сделал с рукой Эда, затем отпустил ее, и ладонь с деревянным стуком упала на палубу. Подбородок Голубчика конвульсивно задергался. Он на мгновение прикрыл глаза широкой ладонью.