«Реми Мартен» - Светлана Полякова

шептала я. — Но ведь так нельзя… Я должна все это выдержать. Скажи, Господи, как же они умудряются жить без любви?

Да, последнее время я разговаривала по-настоящему только с Богом.

Однажды я проснулась. За окном валил снег крупными хлопьями, и, выглянув в окно, я с удивлением обнаружила, что по дорожке идет мужчина и тащит елку. Елка была красивой, зеленой и густой. Сначала я повела себя в духе последнего времени. То есть paвнодушно отметила про себя, что дядьке досталась такая чудесная елка, и уже было отошла от окна, но потом вдруг меня строго ударила током. Я снова бросилась к окну, чтобы проверить свою догадку, и пробормотала:

— Все правильно. Дядька идет и тащит елку. Значит, скоро Новый год…

Я быстро вытекла на кухню.

— Ma, что, уже скоро Новый год?…

Она обернулась.

— Мама, пойдем зa елкой, а? — попросила я по-детски. — Представляешь, мы поставим елку. Нарядим ее… И купим шампанского… Ma, а мы не можем поступиться принципами и начать отмечать прямо с католическою Рождества? Мне так хочется и елку, и шампанского, и праздника…

Еще мне хотелось плакать. Потому что вместе с радостью проснулась боль. Но это тоже было хорошо, потому что когда у тебя болит душа, это значит, что ты еще не устрица.

Я бежала по улице, чтобы сказать Витьке: «Представь себе, что очень скоро Рождество. И мы с тобой отметим его вместе. Мы не станем их бояться… «

Я торопилась. И все-таки, увидев небольшую церковь, замедлила шаг. Как будто меня позвали…

Я вошла внутрь. В часовне никого не было. Только молоденькая девушка у свечного ящика.

Я купила свечу и остановилась перед большой иконой. Глаза Пресвятой Богородицы смотрели, казалось, прямо на меня — более того, Она меня видела!

Это было так странно и необъяснимо, что на секунду мне стало не по себе. Я подумала, что она видит все во мне, даже то, что я хотела бы от самой себя спрятать.

Я зажгла свечу, поставила ее.

— Я боюсь, — прошептала я.

И тут же поняла — именно этого я и должна стыдиться. Своего страха…

Потому что это неправильно.

Я снова подняла глаза — теперь мне почудилось, что она улыбается.

Я перекрестилась и вышла на улицу.

Теперь я шла спокойнее и уже не так торопилась, пытаясь понизь, что произошло с моей душой.

Глава двенадцатая

Прошло две недели. Время вообще пролетело незаметно, и мне уже начинало казаться таким далеким все происшедшее со мной и Витькой… Я спрашивала иногда саму себя: «А было ли это на самом деле?» И очень хотелось услышать «этого не было», поэтому я старалась удержаться от правдивого ответа…

Долгое время мне мерещилась черная шапка — впрочем, таких вязаных шапок пруд пруди в нашем городе. И даже когда мое сердце все же замирало от страха, я успокаивалась достаточно быстро.

И все-таки я ловила себя на том, что часто оглядываюсь назад, гораздо чаще, чем мне хотелось бы.

Однажды вечером я сказала:

— Если мы не уедем отсюда, у меня начнется мания преследования…

Он поднял голову, посмотрел на меня и отложил в сторону книгу.

— Саша, пока мы не можем позволить себе свободу передвижения…

— Почему? — спросила я, глядя ему прямо в глаза. — Я не могу жить в городе, где мне в затылок дышит смерть…

— Ты преувеличиваешь, — вздохнул он. — Ты просто преувеличиваешь…

— Объясни мне, почему мы не можем уехать?

— Я должен деньги, — спокойно сказал он. — Пока я их не отдам, я не имею права уезжать… Хотя бы потому, что только так я буду уверен…

Он не договорил. Я и так поняла.

— В безопасности, — договорила я. — В моей, черт возьми… Слушай, Райков, все бизнесмены такие, да?

Он нахмурился, но ничего не ответил.

— То есть надо вообще выпустить книгу — как самосохраняться в обществе понравившегося тебе мужчины, ежели он бизнесмен, — мрачно усмехнулась я. — Какого черта я тебя встретила?

Он не ответил.

Он вообще всегда предпочитал молчать.

— Я не выдержу, — сказала я. — Я не выдержу этого напряжения, ты понимаешь? Мне везде мерещатся они. Везде. В метро. В трамвае. На улице. Я чувствую их взгляды, их улыбки мне в спину… «Ничего не выйдет, — говорят они мне. — Ничего у тебя не выйдет… Мы сильнее».

Мой голос дрожал. Он встал, прижал меня к себе и прошептал:

— Бедная моя Девочка…

— Давай уедем, — попросила я снова. — Куда-нибудь… Есть же города, где их нет?

— Думаю, есть…

— Так давай уедем туда, — снова прошептала я.

— Непременно, — кивнул он.

— Когда?

— Скоро, — последовал ответ. — Очень скоро…

Он взглянул на часы и резко отпустил меня.

— Мне надо уйти, — сказал он. — Ненадолго…

— Зачем?

— У меня есть важное дело. И потом… Должен же я выполнить одно обещание?

Я не хотела, чтобы он уходил. Но я уже знала, что ничего не могу с этим поделать.

Поэтому я лишь вздохнула и, только когда за ним закрылась дверь, дала выход эмоциям.

Я то плакала, то ругалась, то молилась, но желала я только одного — чтобы мы оказались далеко отсюда.

Вечером началась метель. Я стояла у окна и наблюдала, как кружатся над землей стаи белых волков. Сегодня я первый раз села за компьютер и долго смотрела на чистое пространство. За время моего отсутствия бедняга Федор застоялся и укоризненно ждал моих словесных экзерсисов.

— Знаешь, а ничего не получается, — пожаловалась я ему. — Может, оставим это занятие?

Телевизор все еще работал. Какая-то поп-дива отечественного розлива вопила что-то пронзительно — задушевным голосом. Все продается, подумала я, смотря на ее глупенькое лицо. Глупым продаваться даже легче, чем умным…

«Но я не хочу, — упрямо мотнула я головой. — Даже в шутку». Я шутила насчет «Реми Мартена», но, оказывается, здесь даже шутить нельзя… У большинства хронически отсутствует чувство юмора.

Прошло почти четыре часа, а его все не было… Мне было страшно, особенно когда я все-таки позвонила ему на мобильник и металлический женский голос сообщал, что «абонент находится вне зоны досягаемости». Моей досягаемости… Моя фантазия немедленно нарисовала страшные картины, одну мрачнее другой, и я снова и снова набирала его номер, но снова слышала про эту чертову «зону»…

Теперь чувство юмора отказало и мне. От страхов нередко переходишь к раздражению, пусть даже понимаешь, что в данный момент ты несправедлив.

«В конце концов, — напомнила я себе, — ты собиралась выпить кофе. Пусть даже в полном одиночестве. Пусть даже ты решила для себя, что твое одиночество