Анна Климова - Сердце странника

И вот теперь он снова поймал своего неуловимого солнечного зайчика. И не просто поймал. Тимофей мог ощущать его тепло, мог рассмотреть во всех деталях. Кристина явилась в ясном свете своих солнечных волос, и он пообещал себе не терять этот свет, спрятать его в сердце и ни за что больше не выпустить.

— Ты снова это делаешь? — шепнула она.

— Что?

— Смотришь.

— И что же?

— От этого взгляда у меня в крови повышается адреналин.

— Принимаю это как комплимент, — церемонно поклонился он.

Кристина сурово хлопнула его по плечу, но тот скорчил болезненную гримасу, и она тут же испуганно залепетала:

— Ой, Тимофейчик, прости, прости! Совсем забыла, что ты у нас ранен на врангельских фронтах. Сам виноват! Нечего с плохими людьми связываться.

— Я больше не буду, — продолжая морщиться, ответил Тимофей.

— Так я тебе и поверила.

— Серьезно! Мои мушкетерские времена прошли. Я теперь хочу тихого семейного очага, жену на кухне и детей на горшках.

— О детях я еще подумаю, но намек на кухню меня не слишком вдохновляет.

— Ладно, тогда у нас будет хорошенькая пухленькая кухарка.

— Ага, сейчас!

— И няня лет восемнадцати. Тебе какие нравятся? Блондинки или брюнетки?

— Опять получишь, — предупредила она.

Тимофей засмеялся и обнял ее.

— Знаешь, на кого ты похожа, когда вот такая?

— На кого? — буркнула Кристина.

— На сердитую маму-утку.

— Очень интересно. Считаешь, я должна быть счастлива от такого сравнения?

— Не расстраивайся, потому что я похож на раненого селезня.

— Ты забыл добавить, что похож на ободранного, самодовольного, наглого и глупого селезня, которому, совершенно непонятно как, сильно повезло в жизни.

— Что ж, мне так больше нравится.

Они и не заметили, что за ними давно пристально наблюдала Катька.

— Ну давайте! Целуйтесь уже. Я почти не буду смотреть, — сказала она, закрывшись букетом больших желтых листьев.

— Нахалка, — констатировал Тимофей, и они засмеялись, держась друг за друга.

Катька, подбросив листья вверх, убежала к дому, крича на ходу: «Жених и невеста, тили-тили тесто!».

Листья с шелестом спланировали на землю. Кристина подняла ярко-красный кленовый лист, рассеянно повертела его в руках. Тимофей взял ее за руку и поцеловал кончики пальцев.

— Так жаль, что все это скоро закончится, — сказала она.

— Через год начнется снова. И еще через год.

— Но все будет не так, как сейчас.

— Мы останемся. А остальное приложится.

— Ты так в этом уверен? — пристально взглянула на него Кристина.

— А ты нет?

— Я не спрашивала у тебя, что происходит, но я же все вижу и понимаю кое-что. Тебя ведь избили не просто потому, что ты кому-то не понравился. И ты не просто так продолжаешь прятаться.

— Я не прячусь. Я выжидаю.

— Что это меняет?

— Не знаю. Наверное, я привык к опасности.

— А я хочу отвыкнуть. Понимаешь? Я не хочу ничего бояться. Ни за себя, ни за тебя.

— Так ты не бойся.

— Не могу. Теперь не могу. Я жду самого худшего и никак не могу избавиться от этого ощущения. Ведь эти покой, тишина, листья, осень только напоминают, что станет нестерпимо холодно. И страшно, как ночью в лесу. Я не могу так.

— А если я скажу, что все очень скоро станет по-другому, ты мне поверишь?

— Как по-другому?

— Лучше.

— Ты уже говорил про улицу и зеленый свет. Чему я должна верить?

— Верь мне. Потому что ничего другого я предложить не могу. То, что ты видишь сейчас, — отголосок моего прошлого, от которого я никак не могу избавиться. Как и ты от своего… — он осекся и отвел взгляд. — Извини.

— Что ты знаешь о моем прошлом? — побледнела Кристина. — Что ты можешь знать?

— Кристина…

— Я задала простой вопрос! — она отстранилась и отступила на шаг.

— Совсем не важно, что я знаю, Кристина. Поверь, это не имеет никакого значения.

— Ты… — она покачала головой, не в силах подобрать слова, — ты, наверное, теперь жалеешь меня, да? Жалеешь?

— Я ничего не знаю. Ничего.

— Не лги! Умоляю, только не лги, Тимофей. Неправда все покрывает спасительной, на первый взгляд, пеленой, но под ней — гной и смрад, от которого захватывает дух. Можешь мне поверить, я это проходила. Особенно когда лгут близкие люди. Не смей мне лгать никогда, потому что тогда я перестану думать о самом хорошем между нами. Я далеко уже не наивная девочка, которая верит всему и всем. Я слышу ложь и вижу ложь. Потому не лги. Как ты узнал? Как? А, я догадалась! Ты же у нас специалист по компьютерам! Что тебе стоило отследить путь Кристины из Беларуси в Германию, посмотреть отчеты полицейских о том, в каком интересном заведении они нашли ее, и о том, как посадили Кристину в тюрьму на два месяца, прежде чем отправить домой? Ах да! Ты же подробностей не знаешь!

— Кристина, пожалуйста…

— Я тебе расскажу, не волнуйся! Я жила в большом двухэтажном доме с видом на автостоянку. Это была гостевая автостоянка. Вечером там парковалось от пятнадцати до двадцати машин. Сам дом был окружен высоким забором, почти копией Берлинской стены. Когда меня впервые привезли в этот дом, то сказали, что это специальный пансион для русских гувернанток, что в нем царит прекрасная атмосфера, много просторных комнат и все условия для проживания. А потом дверь захлопнулась. У меня отняли паспорт и поселили в полутемной комнатке с одной большой кроватью посередине. Я еще подумала: какая милая кроватка в форме сердечка мне досталась. Уже через час в мою комнату вошел какой-то араб и принялся раздеваться. Я вышвырнула вон его одежду и вытолкала за дверь. И тогда пришел Хайнс. Первое, что он сделал, — ударил меня в живот. И пока я валялась на полу от боли, не в силах даже заплакать, он ласково объяснял мне, кто я такая и что должна делать в его доме. Так было три раза подряд, потому что я не считала себя проституткой. Хайнс был иного мнения. После третьего раза он сказал, что просто убьет меня несмотря на то, что заплатил за меня круглую сумму. И я сдалась, потому что поверила ему. Мне… мне ничего не оставалось делать, как последовать примеру других девушек. Я хотела жить. И если это плохое желание, то пусть оно останется на моей совести. — Кристина минуту помолчала, потом продолжила. — В первый раз я сбежала через несколько месяцев, спрятавшись в тюке грязного белья, который отвозили в прачечную. Но выбраться из машины не удалось, и меня вернули обратно. Хайнс был так поражен моим поступком, что даже не стал бить. Просто на пять дней оставил без еды и питья. «Хотите ПОХУДЕТЬ? Спросите меня КАК!» — Кристина рассмеялась страшным, безжизненным смехом, от которого у Тимофея мурашки поползли по коже. — Второй раз я все продумала. Подготовила одежду, парик и деньги… Нас иногда выводили за покупками. Я попросилась в туалет в одном из кафе, переоделась там и проскользнула незамеченной. Некоторое время просто ехала в сторону Польши автостопом. Два полицейских на границе попросили у меня документы. Я ничего не могла им показать. Они забрали меня в участок. Утром приехал Хайнс. Он сказал, что я его ненормальная русская жена, которую он очень любит и хочет забрать домой. Я орала так, как никогда раньше, но ни одна паршивая сволочь даже пальцем не пошевелила, чтобы выяснить, почему я так кричу и почему меня волоком тащат в машину. Именно после этого Хайнс выбил мне передние зубы. Он сказал: «Теперь они не будут тебе мешать делать основное твое дело». Вот тогда мне захотелось умереть. Но я не успела ничего сделать, потому что на заведение Хайнса нагрянула облава. Так я вернулась домой. Ты об этом хотел знать? Об этом? Только не говори мне, что тебя это не волнует. Я могу в это поверить.