Развод. Пусть горят мосты (СИ) - Бестужева Стася

Глава 45

Утро понедельника начинается с неприятного разговора в своем кабинете. Доктор Смирнов, который две недели назад подавал заявление об увольнении, сидит напротив меня с таким выражением лица, словно пришел объявить войну.

– Елена Викторовна, – говорит он, не здороваясь, – нам нужно серьезно поговорить.

– Слушаю вас, Олег Петрович, – отвечаю, откладывая медицинские карты, которые изучала перед обходом.

– Вчерашняя ваша операция... – он делает паузу, явно подбирая слова, – вызывает у меня серьезные вопросы к вашей профессиональной компетентности.

Вчерашняя операция? Удаление опухоли поджелудочной железы у пожилого пациента. Сложный случай, но все прошло успешно, больной уже идет на поправку.

– Поясните свои претензии, – говорю, чувствуя, как внутри поднимается раздражение.

– Вы использовали методику, которая не принята в нашей клинике. Не согласовали с консилиумом. Рисковали жизнью пациента ради... чего? Ради демонстрации собственной исключительности?

Слушаю его обвинения и понимаю – это не профессиональная критика. Это попытка дискредитации, подрыв авторитета нового руководства.

– Олег Петрович, методика, которую я использовала, признана во всем мире. Она дает лучшие результаты при минимальной травматичности для пациента, – объясняю, стараясь сохранять спокойствие.

– Может быть, в Москве так принято, – его голос становится язвительным, – но здесь, в Петербурге, у нас свои традиции. Свои стандарты качества.

– Стандарты качества должны соответствовать мировому уровню, а не местным привычкам, – отвечаю резче, чем хотела.

Его лицо темнеет. Встает из кресла, направляется к двери.

– Я подаю официальную жалобу в медицинскую коллегию, – бросает он через плечо. – На некомпетентность и превышение полномочий.

Дверь захлопывается за ним с силой, отчего дрожат стекла в книжном шкафу.

Остаюсь сидеть в опустевшем кабинете, чувствуя, как усталость наваливается свинцовым грузом. Месяц в Петербурге, а я до сих пор воюю за право работать по современным стандартам, за право быть услышанной собственными подчиненными.

Телефон на столе мигает красным – входящий звонок. Анна Петровна.

– Елена, дорогая, – ее голос звучит встревоженно. – Мне только что звонили из медколлегии. Доктор Смирнов подал на вас жалобу.

– Да, знаю. Только что он мне об этом сообщил.

– Это серьезно, – вздыхает она. – Смирнов пользуется авторитетом в профессиональных кругах. У него много связей, много сторонников среди старого поколения врачей.

– Анна Петровна, – говорю, чувствуя, как голос дрожит от эмоций, – может быть, я действительно слишком торопилась с изменениями? Может, стоило постепеннее...

– Нет, – перебивает она решительно. – Вы делаете все правильно. Просто некоторые люди боятся нового. Боятся признать, что их методы устарели.

После разговора с Анной Петровной иду в операционную – сегодня запланированы две сложные операции. Но атмосфера в отделении заметно изменилась. Медсестры переглядываются, говорят вполголоса, прекращают разговоры, когда я появляюсь.

Старшая медсестра Валентина Ивановна подходит ко мне с виноватым видом:

– Елена Викторовна, простите, но доктор Смирнов говорил с персоналом. Сказал, что вы... что методы, которые вы используете, могут быть опасными для пациентов.

Понимаю – это уже не просто конфликт двух врачей. Это попытка настроить весь коллектив против меня, создать атмосферу недоверия и саботажа.

– Валентина Ивановна, – говорю твердо, – я работаю врачом пятнадцать лет. За это время спасла сотни жизней. И никогда не рисковала пациентами ради собственных амбиций.

– Конечно, конечно, – торопливо соглашается она, но в глазах читается сомнение.

Первая операция проходит в напряженной атмосфере. Ассистенты выполняют мои указания механически, без той слаженности, которая была раньше. Чувствую, как каждый мой жест оценивается, анализируется, запоминается.

К обеду усталость становится невыносимой. Сижу в кабинете, пытаюсь сосредоточиться на медицинских картах, но мысли постоянно соскальзывают на один вопрос: а правильно ли я поступила, кардинально изменив жизнь детей ради собственных амбиций?

Стук в дверь отвлекает от мрачных размышлений. Входит Максим – взволнованный, с растрепанными волосами.

– Лена, я слышал о конфликте со Смирновым, – говорит он, садясь напротив. – Как дела?

– Плохо, – признаюсь честно. – Чувствую себя чужой в собственной клинике. Может быть, мы поторопились с переездом? Может, стоило остаться в Москве, найти компромисс?

Максим берет мои руки в свои, и от этого прикосновения становится немного спокойнее.

– Лена, послушай меня внимательно. Ты самый талантливый врач, которого я знаю. Твои операции спасают жизни. Твои методы действительно лучше устаревших стандартов.

– Но коллектив против меня...

– Не весь коллектив, – возражает он. – Несколько человек, которые боятся потерять статус-кво. Остальные просто выжидают, смотрят, на чью сторону встать.

– А дети? – спрашиваю, и голос срывается. – Ника плачет каждый день, не может привыкнуть к новой школе. Даниил стал замкнутым, перестал играть с другими детьми. Что, если я разрушила им жизнь?

Максим встает, обходит стол, обнимает меня за плечи.

– Детям нужно время. И твоя поддержка. Но не жертвенность. Они должны видеть сильную мать, которая борется за свое место в жизни, а не сломленную женщину, которая сомневается в каждом решении.

– Иногда кажется, что все против нас, – шепчу, прижимаясь к его плечу.

– Не все. Я с тобой. Анна Петровна с тобой. Многие сотрудники клиники тоже, просто пока боятся это показать.

Его объятия дают ощущение защищенности, которого так не хватало последние недели. Понимаю, что наши отношения действительно переходят на новый уровень – от дружбы и взаимной поддержки к чему-то более глубокому.

– Максим, – говорю, поднимая голову и глядя ему в глаза, – а что между нами происходит? Я имею в виду... лично между нами?

Он улыбается, мягко поглаживает мои волосы:

– Происходит то, что должно было случиться еще в Москве. Но тогда ты была замужем, а я боялся разрушить дружбу.

– А сейчас?

– Сейчас мы свободные взрослые люди, которые прошли через многое и знают цену настоящих чувств.

Наклоняется, целует меня – осторожно, нежно, словно боится спугнуть. Отвечаю на поцелуй, чувствуя, как внутри что-то оттаивает, начинает жить заново.

Звонок телефона прерывает момент близости. Секретарь сообщает, что в приемной меня ждет посетительница – Александра Николаевна Федоркова.

Свекровь. Мать Павла. Что она делает в Петербурге?

– Проводите ее в кабинет, – говорю, выпрямляясь и приводя в порядок прическу.

Максим понимающе кивает:

– Я подожду в соседнем кабинете. Если что – кричи.

Александра Николаевна входит с таким видом, словно это ее кабинет, а я – нежелательная посетительница. Элегантный костюм от дорогого дизайнера, безупречный макияж, холодная улыбка.

– Елена, – говорит она вместо приветствия. – Какая у тебя милая клиничка.

– Здравствуйте, Александра Николаевна, – отвечаю официально. – Чем обязана визиту?

– Поговорить. По-женски, без лишних свидетелей, – она садится в кресло, не дожидаясь приглашения. – О детях. О будущем. О том, что ты творишь с моей семьей.

– С вашей семьей? – переспрашиваю, чувствуя, как поднимается раздражение. – Ника и Даниил – мои дети.

– Носят фамилию Федорковых. Наследники нашего рода. И я не позволю тебе вырастить их в нищете, вдали от отца, в атмосфере твоих неврозов.

Неврозы. Классический прием семьи Федорковых – обвинить меня в психической неуравновешенности.

– Александра Николаевна, мы с Павлом разведены. Дети по решению суда живут со мной. У вас нет никаких прав на них.

– Права можно получить, – она улыбается холодно. – Особенно когда у тебя начнутся серьезные проблемы с работой, с деньгами, с... репутацией.