Кармен Рид - Мир перевернулся

Ну и что, если Нильс не пригласил ее пообедать? Ну и что, если они даже не договорились о встрече? Ну и что, если это все она только придумала?

– Ты собираешься идти на свидание? С ветеринаром? – спросила Анна.

О Боже, надо же было ляпнуть такое! Шокировала совсем не того, кого рассчитывала.

– Почему ты мне ничего не сказала?

Ева опустилась перед дочерью на колени.

– Милая, какие пустяки. Мы пойдем вместе с Робби и будем говорить о кошках.

Ну вот. Именно поэтому Ева всегда старалась избегать лжи. Ложь только все усложняла.

– Ладно. – Джозеф поднял с пола рюкзачок и шагнул к Робби. – Поцелуй маму и брата и пойдем. Пора.

В восемь вечера Робби уже лежал в кроватке вместе со своими игрушками и изо всех сил пытался не заснуть и дослушать до конца сказку, которую читала ему Ева.

Она поужинала в одиночестве с включенным радио, потом заставила себя пройти по дому и сделать хотя бы минимум того, что требовалось: постирала кое-что в машине, подтерла пол на кухне, убрала со стола, расставила по местам детские игрушки. Вернувшись снова в кухню, включила хлебопечку, покрошила овощи и поставила их вариться.

«По крайней мере Мишель сможет приготовить что-то, кроме супа с фасолью».

Слова эти пришли на память сами собой, пока она помешивала суп. О Господи, Джозеф.

Когда старшие мальчики уже жили отдельно, они с Джозефом, уложив Анну в кроватку, приходили в кухню вдвоем, чтобы вместе поужинать и посидеть, глядя друг на друга, при свечах, точно зная, что будет дальше.

Она помнила, как он однажды полил ей на руку приправу для салата, а потом взялся слизывать теплую жидкость, пройдя весь путь от запястья до плеча. Она помнила, как села потом ему на колени, ожидая продолжения, изнывая от желания, а он заглянул в холодильник и спросил:

– Что бы нам еще сюда добавить, а? Кубики льда или, может, масла? О, придумал! Классический рецепт: клубника со сливками.

– Да, неплохо, – согласилась она.

В другой раз Джозеф изобрел то, что назвал «дополнением к оральному сексу»: листья салата, сливочный сыр, кусочки копченого лосося.

Иногда, пока они ели, он в деталях расписывал, чем именно намерен заняться сразу после еды, и в результате оба приходили в такое состояние, что вставали из-за стола, не закончив ужин.

– Видишь эту клубничку? – спрашивал он, окуная ягодку в шоколад, горячую карамель или сливки и начиная осторожно облизывать ее на глазах у Евы, представлявшей, что все это он делает с ее соском, клитором, кончиком носа.

– Везет же этой ягодке, – говорила она, не отводя глаз от его милого лица и в миллионный раз задавая себе один и тот же вопрос: как ей удалось заарканить такого парня.

Почему теперь так трудно его забыть?

Она могла проснуться с этой мыслью в три часа ночи и уже не уснуть, тщетно стараясь найти объяснение.

Внешне он совершенно не изменился и выглядел абсолютно так же, как человек, в которого она влюбилась. И, глядя на него, Ева никак не могла поверить в то, что он стал другим. Даже по прошествии стольких лет она словно ожидала, что однажды Джозеф откажется от своего высокого поста, вернет машину, телефоны, ноутбук и прочие атрибуты бизнесмена, появится на пороге, растрепанный и аппетитный, и скажет: «Я пришел, как ты и хотела. Пожалуйста, прими меня». Куда подевался мужчина, которого она любила? Может, просто спрятался, притаился внутри нового Джозефа? А если так, есть ли у нее хоть какой-то шанс выманить его из убежища? Или он исчез навсегда?

Кошки, ходившие вокруг и тершиеся о ее ноги, пока она стояла у плиты, были наконец накормлены. Пришло время выйти в сад.

Ева накинула шерстяной жакет, обула сапоги и, выйдя на улицу, щелкнула выключателем, осветив зеленый рай, в котором она трудилась с первого дня переезда в новую квартиру.

Сад преображался, обретал нужные ей очертания на протяжении многих лет. Начала Ева с того, что решила заняться лужайкой и бордюром, доставшимися в наследство от прежних хозяев, однако постепенно в ней созрела решимость подвергнуть его полной реконструкции, превратить в нечто гораздо более интересное. Она «подрастила» все три стены, установив на них сетчатые подпорки для растений, и теперь пространство окружала стена плюща высотой в восемь футов. Затем Ева безжалостно уничтожила лужайку, проложив петляющие, выложенные камнем дорожки. Обсадила их высокими кустами, зеленью и фруктовыми деревьями. Понемногу сад превратился в зеленый уголок, отгороженный от окружающих домов.

Входя в него, Ева как будто попадала в иной мир, где в каждом углу было что-то интересное. Горшки самых разнообразных тонов, форм и моделей стояли тут и там, и в них красовались кустики, розы, колючие пальмочки, альпийские цветы. Свободного места почти не осталось: везде, где только можно, она старалась посадить что-то, что со временем дало бы всходы, ожило, расцвело.

У нее не было плана. Розмарин, мята, петрушка, салат, брюссельская и обычная капуста – все это существовало в опасной близости, теснясь. Летом у солнечной стены, рядом с кустами роз, появлялись помидоры, подсолнухи – специально для Робби – и неукротимые, почти дикие кабачки.

Осенью во все свободные клочки земли втыкались луковицы, из которых уже в феврале пробивались крокусы и тюльпаны, а затем лилии и пионы.

В дальнем конце сада было что-то вроде крохотного патио, окруженного зеленью и укрытого пологом из переплетающихся стеблей ломоноса. Здесь весь год стояла удобная деревянная скамейка, а с наступлением тепла Ева приносила железные стулья и большой круглый стол. Его украшала выложенная ее собственными руками мозаика. Остальное пространство занимали розовая герань и прочая душистая мелочь, так что, когда погода позволяла, обед устраивали здесь при свечах, под романтично мигающими фонариками, гирлянды которых были искусно вплетены в зелень.

Ей не просто нравилось работать в саду – поливать, рыться в земле, обрезать засохшие, омертвелые веточки и стебли, выпалывать сорняки, – ей нравился сам сад. Это был уголок, созданный ею самой. Здесь имелся парк для Робби, читальня – для Анны, оазис – для Евы. Здесь можно было посидеть, поговорить с друзьями. Сад был волшебным дополнением к жизни, продолжением жизни.

Сегодня Ева занялась сбором улиток, которых топила – кривясь от отвращения – в ведерке с водой. И все же такая смерть представлялась ей более легкой, чем кончина тех несчастных, которые с хрустом погибали у нее под ногами. Она любила приходить в сад ночью, одна, не чувствуя себя при этом одинокой, занимаясь делом, которое приносило покой и умиротворение.

Глава 3

Открыв глаза, Патриция не сразу сообразила, где находится. Ах да, в квартирке своего парня, Денни, которую он делит с братом Томом. А вот сам Денни, спит как ни в чем не бывало рядом.