Луиза Винер - Большой обман

— Что скажешь? — спрашивает Джо, вытаскивая меня в сад. — Нравится?

— Еще бы. — Я пытаюсь пошатать беседку и радуюсь, какая она прочная. — Она такая… изящная.

— У нее не слишком дачный вид?

— Нет, — возражаю я, — ничего подобного. Особенно если посмотреть на эти зеленые скобы, понатыканные везде, где можно.

— Это чтобы клематисам было за что зацепиться. Я их еще не посадил.

— Понятно.

— Будет здорово. Летом эта штука даст массу тени.

— Теперь осталось только добиться, чтобы пьяницы не совали свои пенисы в зеленую изгородь, и можно будет смеяться от счастья.

— Пенисы?

— Ага. Я же тебе говорила. Прошлым летом какой-то бездомный просунул свой пенис через зеленую изгородь, когда я загорала, и напрудил целую лужу.

— Серьезно?

— Конечно. Рядом с бамбуком осталось мокрое пятно, и пришлось все засыпать песком и наводить лоск по новой.

У Джо расстроенный вид. Он уже готов сказать, что уж в деревне-то точно никто не будет совать свои пенисы в наш садик, но тут на ум ему приходит более актуальная тема.

— Нашла фотографию мамы? — спрашивает он, нагибаясь, чтобы поднять какой-то лоскут.

— Да. — Я показываю ему пляжный снимок. — По-моему, очень удачная карточка.

Джо берет у меня фотографию и долго рассматривает.

— Какая она тут счастливая, правда? — говорит он наконец и гладит меня по голове.

— Да, — подтверждаю я, — по-моему, она счастлива.

— А кому она машет рукой? Тебе?

— Не знаю. Может быть. Но скорее всего папе.

4

— Господи, у меня все лицо заледенело. Ты ведь сказала, что не любишь моря зимой.

— Я помню. Но ты только посмотри на волны. Они такие замечательные, правда? Все в пене и водоворотах.

— А дождь со снегом только добавляет им очарования. Давай лучше пойдем и съедим что-нибудь.

Мы прибыли в Брайтон часа за полтора до начала вечера памяти (это все из-за меня — мы выехали из дома в десять утра) и теперь вязнем в глубоком песке, перемешанном с галькой, и смотрим на волны. Джо считает, что у меня иррациональный страх перед опозданиями и потому я всегда срываюсь с места слишком рано, — но если по правде, я просто хотела лишний раз поглазеть на море.

— Ты чем занята?

— Считаю.

— Зачем?

— Хочу убедиться, что каждая девятая волна на самом деле больше других.

— А она больше?

— Конечно, нет.

— Идем отсюда, я проголодался. Найдем подходящее местечко и поедим рыбы с картошкой.

— А как насчет «даров моря»? — Из-за ветра я вынуждена кричать. — У пирса есть забегаловка. Они торгуют моллюсками и всем таким.

— Ни в коем случае, — содрогается Джо и кутается в пальто. — Ничего маринованного, ничего неумерщвленного и ничего в собственном соку.

Не понимаю я его нелюбви к морепродуктам. Из «даров моря» мне нравится почти все. Рядом с вокзалом была старомодная кафешка, и папа иногда водил меня туда в знак поощрения. Там подавалось все, что можно выловить в море. Жирные желтые мидии, посыпанные перцем, трубороги, которых надо было извлекать из раковин при помощи специальной вилочки, куски крупного угря, политые зеленым как травка соком, и, наконец, самое вкусное — устрицы, которые жались в своих раковинах и проскальзывали по пищеводу, как куски теплого солоноватого желе, оставляя песчинки на зубах.

Я облизываю губы и пробую обработать Джо.

— Как насчет устриц? — спрашиваю я в надежде, что присущие им свойства афродизиака перевесят чашу весов. — Устрицы — это очень полезно. Говорят, они усиливают половое влечение.

— И какую конкретную пользу они мне принесут в данный момент? — интересуется Джо, смахивая с лица ледяные капли. — Мы под открытым небом. На берегу моря. Сейчас середина марта.

— Правильная постановка вопроса. Но ведь заранее ничего не знаешь. Может, ты съешь их много и они еще будут оказывать свое действие, когда мы вернемся домой.

— Ни за что, — упирается Джо. — Никогда.

— Ну перестань. Польешь их своим соусом «Табаско» или чем-нибудь в этом духе.

— Ладно, — вздыхает Джо. Соус «Табаско» явно сослужил мне добрую службу. — Но только если потом мы зайдем в «Гранд-отель» и выпьем чаю с булочками.

— Что-то меня подташнивает.

— Зачем же ты их столько стрескала? Их надо смаковать. А ты как схватишь деревянную вилку, да как начнешь вскрывать раковины и метать моллюсков в рот. Я оглянуться не успел.

— Откуда ты знаешь, что их надо смаковать? Ты их до сегодняшнего дня даже не пробовал.

— Так точно. Но пожалуй, к ним можно привыкнуть. Не такая уж это гадость, как я думал.

— Я пошла в туалет, — говорю я, сдерживая тошноту. — Закажи все сам.

Я отправляюсь на поиски уборной, раздвигая на своем пути пенсионеров, а Джо заказывает чайник «Эрл Грея» за пять фунтов и полную тарелку теплой сдобы. Что-то нервишки меня подводят. Меня тошнит не из-за съеденных устриц, мне делается плохо при одной мысли о встрече с Фрэнком и сводными братьями. Время от времени мы звоним друг другу, но вживую не виделись уже многие годы. С моей последней поездки в Азию. С того момента, как мы с Джо стали жить вместе.

Чем ближе наша встреча, тем дальше я ухожу назад в прошлое. Я, со всеми моими способностями, опять превращаюсь в неуклюжую одышливую девчонку с пятнами от пролитого супа на майке; девчонку, которой стоит войти в комнату, как лампа со столика падает на пол, а в ресторане она ест все исключительно столовой ложкой. Эта девчонка вовсе не такая несуразная, на самом деле она на удивление ловкая и дошлая, но почему-то в присутствии своей семьи становится какой-то недоделанной.

Вообще-то Фрэнк совсем неплохой человек, просто после смерти мамы он не знал, как со мной обращаться. Да еще и я так себя вела, чтобы жизнь медом не казалась. Мне нравилось, например, разбрасывать упаковки из-под тампонов по всей ванной, я ведь знала, что ему это неприятно. Я брила ноги его лезвиями, и они всегда были тупые и в засохшей пене. Я таскала к себе домой юных байкеров, воняющих гормонами и «Пако Рабанном», и почти равнодушно трахалась с ними на двухъярусной кровати в своей «кладовке», только чтобы поутру за завтраком насладиться выражением лица Фрэнка, когда очередной кавалер попадется ему на глаза.

Я пила, бросила учебу, пыталась — безуспешно — выращивать марихуану рядом с бобами Фрэнка и три года питалась исключительно батончиками «Марс», соевой колбасой и рисом. Перед финальным матчем чемпионата мира по футболу 1982 года между Италией и Западной Германией я выломала плату из нашего телевизора — это была, наверное, самая большая гадость с моей стороны. Плату близнецы таки нашли (я ее бросила в пруд), но поиски отняли у них полдня, и все равно телевизор стал не тот, что раньше.