Измена. Бывшая любовь мужа (СИ) - Милана Лотос

голос становится ласковым, каким он был когда-то только для меня. Он притягивает к себе Яну и целует ее в висок. Нежно. Так, как целовал меня по утрам.

Что-то внутри меня обрывается. Словно лопнула последняя ниточка, державшая мой разум. Злость, холодная и ослепляющая, застилает глаза. Прежде чем я успеваю подумать, ладонь сама взлетает и с резким хлопком обрушивается на его щеку.

Звук оглушает. Они оба вздрагивают и смотрят на меня с одинаковым выражением шока и злобы.

— Ты с ума сошла?!

— Простите, что помешала, — шиплю я, и каждая клеточка тела дрожит от ненависти. — Но я еще здесь хозяйка. И не позволю тут распоряжаться этой… потаскухе.

— Я не потаскуха! — взвизгивает Яна, ее маска доброжелательности мгновенно спадает, обнажая злобу. — После того как я встретила Макса, он стал для меня единственным!

— Макс — МОЙ муж! — голос срывается, переходя в истерический шепот. — Какого черта ты полезла в его постель? Ты вообще в своем уме? У тебя есть хоть капля совести? Или в детстве тебя ничему путному не научили?

— Я знаю одно, — ее глаза сужаются. — Сильная любовь дается раз в жизни. И если ты ее нашел — хватай и держи. Зубами, когтями, чем угодно!

— Это не любовь! Это болезнь! Ты построила свое мнимое счастье на моих осколках! На чужом несчастье счастья не построишь!

— Слова брошенки, — ядовито ухмыляется она. — Разведенки.

— А твоя дочь знает, — перевожу взгляд на дверь, за которой осталась девочка, — кем ее мама приходится ее отцу? Знает, что он чужой муж?

— Не трогай мою дочь! — она делает резкий выпад в мою сторону, и я инстинктивно отскакиваю, прикрывая живот руками.

— Достаточно! — рычит Макс, вставая между нами, но его голос уже не имеет надо мной власти.

— Думаю, ты прав, дорогой. Достаточно, — говорю я, и голос мой вдруг становится тихим и ледяным. Слезы высохли. Осталась только пустота и непреложная определенность. — Я ухожу от тебя, Макс. Окончательно. И навсегда.

Глава 7

Холодные пальцы Макса впились в мое запястье стальным обручем. Боль, острая и безоговорочная, на мгновение опередила ярость.

— Нет, я сказал, — его голос был низким, раскатистым рыком, от которого по спине пробежала ледяная дрожь. — Я тебя никуда не отпускал. Особенно в таком состоянии.

Воздух в просторном холле второго этажа казался густым и тяжелым, наполненным запахом его дорогого парфюма и моих разбитых надежд.

Я попыталась вырваться, но его хватка лишь усилилась, и я с ужасом представила, как завтра на нежной коже проступят сине-багровые отпечатки его пальцев — последний подарок от нашего брака.

— В каком состоянии? — мой собственный голос прозвучал чужим, сдавленным. Я встретилась взглядом с Максом, пытаясь найти в его знакомых чертах того человека, в которого была когда-то так безумно влюблена. Но его глаза были холодными и непроницаемыми, как гладь озера в глухую ночь. — Я отлично себя чувствую, дорогой, и очень рада, что наконец-то освобождаюсь от абьюзивных отношений.

Он медленно, с преувеличенным недоумением, сморщил лоб.

— Каких отношений? — он смотрел на меня так, словно я внезапно заговорила на незнакомом языке. — Что ты несешь?

— Не знаешь, кто такой абьюзер? — снова дернула рукой, и боль отозвалась горячим импульсом в виске. — Да отпусти ты меня.

— Я знаю, кто такой абьюзер, — его губы искривились в усмешке. — Вот только при чём здесь я?

Вся горечь, все годы молчаливого подчинения и подавленной воли поднялись комом в горле.

— Да ты в зеркало на себя посмотри, Максим! — выдохнула я, и голос мой задрожал. — Сколько лет мы живем вместе, и ты же из дома мне выйти не давал, ревновал к каждому столбу, устанавливал везде свои правила, манипулировал! А сейчас даже уйти не даешь, считаешь, что я твоя единственная? И что, мне будет хорошо и счастливо жить в одном доме с твоей любовницей или… второй женой? Ты правда так считаешь?

Он лишь пожал плечами, и эта небрежность ранила больнее любого крика.

— А что здесь такого? Подумаешь, поживем втроем. — Его губы растянулись в ухмылке, от которой заныло под ложечкой. — Не надо быть эгоисткой, а иногда стоит подумать и о других. У Яны, например, сейчас проблемы с работой, она увольняется и устраивается на новую. А отсюда ездить удобнее и быстрее. Да и Марише местный садик лучше подходит, он частный и программа здесь лучшая для подготовки к школе. Тем более, в нашей квартире достаточно места для всех.

В его словах была такая чудовищная, абсурдная логика, что у меня перехватило дыхание.

— Идиот, — прошипела я, чувствуя, как слезы подступают к глазам, но я изо всех сил сдерживала их. — Какой же ты идиот, Макс! А спать твоя любовница, где будет?

Мой взгляд скользнул к Яне, которая стояла чуть поодаль, сжимая в своей изящной руке ладонь моего мужа. Она прижалась к нему, словно боялась, что он ее сейчас отпустит и прогонит прочь. В ее позе чувствовалась какая-то рабская преданность, вызывавшая отвращение.

— В постели со своим мужчиной, — спокойно, почти сладко ответила она, и ее голос прозвучал как пощечина. — Как это было последнее время.

В ушах зазвенело.

— Скатертью дорога, электричку вам наперерез. Вот только меня в свои игрища не впутывайте. Мне еще сына рожать.

Я резко развернулась и прошла в спальню, в нашу когда-то общую спальню, где пахло мной, им и еще чужими, незнакомыми духами. Дрожащими руками я достала с верхней полки шкафа дорожную сумку — ту самую, с которой когда-то приехала сюда, полная надежд.

Теперь я набивала ее вещами с той же лихорадочной поспешностью, с какой когда-то распаковывала их, обживая это пространство.

Когда я вышла обратно, Яны уже не было в холле. Снизу с кухни, доносился звон посуды — она уже чувствовала себя здесь хозяйкой. А Макс все стоял на своем посту, молчаливый и неумолимый, как страж у ворот моей тюрьмы.

И тут раздался радостный, звонкий возглас:

— Папа, папа!

По коридору бежала Мариша, маленькая девочка с золотыми кудрями и огромными синими глазами — чистый ангел. Она бежала, распахнув объятия, и Макс, увидев ее, преобразился. Суровые складки у рта разгладились, взгляд потеплел, он будто расцвел изнутри.

Он ловко подхватил ее на руки, подбросил в воздух, заставив звонко засмеяться, и потом прижал к себе, уткнувшись лицом в ее шелковистые волосы.

Сердце мое сжалось от щемящей нежности, а следом накатила такая волна обиды и горечи, что я едва устояла на ногах.

Это был не мой ребенок. Не я подарила этого ангела своему любимому человеку. Это сделала другая