Развод. Его холодное сердце - Дарина Королёва

другая спальня. И другая женщина.

— Катерина... — он на мгновение прикрыл глаза, — я всё сказал. А ты, как подобает моей женщине, примешь мое решение. Иначе пожалеешь.

Он поднялся одним плавным движением, и я только сейчас заметила, как напряжены его плечи, как подрагивают пальцы, когда он застегивает рубашку.

— Спокойной ночи, meleğim (ангел мой), — его голос снова стал холодным и отстраненным. — Подумай о том, что я сказал. У тебя есть время до утра.

— Ты... ты оставишь меня связанной? — я не могла поверить в это.

— Чтобы ты не наделала глупостей, — окинул меня долгим взглядом. — Я знаю тебя, Катя. Слишком хорошо знаю.

Дверь за ним закрылась почти бесшумно, а потом… в скважине повернулся ключ. Давид запер меня на замок. Я осталась одна в полумраке спальни, связанная, ратсоптанная, обречённая, чувствуя, как по щекам катятся слезы.

Где-то в доме раздавались голоса слуг, устраивающих их будущую новую хозяйку и её сопровождение. Его новую жену.

Я закрыла глаза, пытаясь справиться с подступающей паникой.

Нет. Я не позволю превратить себя в содержанку, в игрушку для его прихотей. Не позволю своей дочери расти в этом змеином гнезде, где интриги и предательство считаются нормой.

Мне нужен план. Тщательный план, чтобы вырваться отсюда вместе с Машей. И я знаю, кто может помочь…

ГЛАВА 6

За окном серебрился лунный свет, где-то вдали лаяли собаки. Запястья ныли от впившихся в тонкую кожу лент, но физическая боль была ничем по сравнению с той, что разрывала сердце.

Я не знаю, сколько прошло времени. Может час, может больше.

Тихие шаги в коридоре заставили меня напрячься.

Дверь открылась, впуская темный силуэт. Давид. Я узнала бы его походку из тысячи.

Он подошел к кровати. Его движения были почти неуверенными, словно он боролся с собой. Или мне только казалось?

От него пахло сигарами.

Я слышала, как он дышит, когда начал развязывать ленты.

Его пальцы, освобождая мои руки, были удивительно нежными. Он массировал затекшие запястья, и от этой заботы внутри что-то болезненно сжималось.

— Давид... — начала я, но он прижал палец к моим губам.

— Тшш, — выдохнул он. — Просто молчи.

Он укрыл меня одеялом, его пальцы на секунду задержались на моей щеке. А потом он ушел, унося с собой последние крохи моей веры в нашу любовь.

Я дождалась, пока его шаги стихнут в коридоре. Села на кровати, растирая запястья. За стеной слышались приглушенные голоса — слуги все еще суетились.

Телефон нашелся в сумочке. Дрожащими пальцами я набрала номер, который помнила наизусть.

— Андрей? — тихо зашептала я, оглядываясь на дверь. — Помнишь, ты говорил, что я всегда могу на тебя рассчитывать? Мне нужна твоя помощь. Но действовать нужно очень осторожно.

Я прикрыла глаза, слушая его ответ.

Новые документы, визы, легенда для пересечения границы — на все это нужно время. Минимум недели три, а может и больше.

А если Давид заподозрит что-то неладное...

По местным законам ребенок принадлежит семье мужа. Он может просто забрать Машу, и я никогда больше ее не увижу. И он сделает всё возможное, чтобы было так, как хочет он. У Давида связи, деньги, он на своей территории, как царь. А у меня ничего и никого, кто бы мог прийти на помощь. Я цеплялась за любую надежду, лишь бы вырваться на свободу. Один человек, которому я однажды очень помогла, был моей единственной надеждой.

— Я поняла, — прошептала я в трубку. — Сделаем как ты говоришь. Только осторожно.

Гудки в трубке показались мне похоронным маршем.

Я тихонько вышла из комнаты, заглянув в соседнюю, посмотрела на спящую Машу. Внутри всё перевернулось, грудь сдавило, к глазам подступили новые, горькие слёзы.

Мерьем, как он её называл.

Моя нежная девочка с его глазами и моими золотыми волосами. Ради нее я должна быть умнее. Хитрее. Научиться играть по их правилам.

Я вернулась в себе, подошла к окну.

Утром они начнут новую жизнь в этом доме. И я должна сделать вид, что принимаю свою роль в этом спектакле.

Улыбаться. Соглашаться. Играть роль покорной жены, смирившейся со своей участью.

Давид ждет, что я буду сопротивляться — значит, я удивлю его своей “покорностью”. Усыплю его бдительность.

За пять лет я научилась у тебя многому, Давид.

В том числе и тому, как скрывать свои истинные намерения. Ты научил меня, что в мире больших денег выживает тот, кто умеет ждать и планировать.

"Время работает на того, кто умеет ждать" — твои слова, любимый. Я буду ждать. Буду улыбаться Ясмине, буду послушной дочерью твоей матери, буду греть твою постель. А когда придет время...

Телефон в моей руке беззвучно завибрировал — Андрей прислал сообщение:

"Начинаем подготовку документов. Будь осторожна. Ничего не предпринимай, пока я не скажу."

Я бросила последний взгляд на нашу спальню. На смятые простыни, хранящие следы его прикосновений. На фотографию на камоде — мы с Давидом в день свадьбы, такие счастливые, такие влюбленные...

Ты думал, что загнал меня в угол? Думал, сможешь обманывать и наслаждаться своей властью над людьми?

Что ж, я сыграю в твою игру. Пока что. А потом мы посмотрим, кто на самом деле победит.

Утром я встречу тебя с улыбкой и скажу, что согласна на все твои условия. И ты поверишь — ведь ты так хочешь в это верить.

А я буду ждать. И молиться, чтобы ты не заметил, как дрожат мои руки, когда я произношу слова согласия. Чтобы не увидел в моих глазах отражение своих уроков — никогда не показывать врагу своих истинных намерений.

Ты сам научил меня, что любовь — это слабость, которую нельзя себе позволить.

Я больше не твой ангел, Давид.

— Meleğinin kanatlarınl kopardın, şimdi bumerangını bekle...

(Ты оторвал крылья своему ангелу, и теперь жди бумеранг).

ГЛАВА 7

5 лет назад

Стамбул плавился от жары. Мороженое в вафельном рожке таяло быстрее, чем я успевала его есть, и липкие капли падали на раскаленную брусчатку, оставляя сладкие следы моего преступления против диеты.

— Вот это я понимаю — мужчина! — Кира пихнула меня локтем так, что я чуть не подавилась фисташковым шариком. — Кать, только не вздумай оборачиваться резко, но на веранде ресторана напротив сидит такой экземпляр, что я сейчас растаю быстрее нашего мороженого.

Я, конечно же, тут же обернулась — грациозно, как слон в посудной лавке.

И замерла.

Он сидел за столиком у самых перил веранды — живое воплощение всех грехов востока разом.

Идеальный