Наталия Терентьева - Там, где трава зеленее

— Я пойду, Николай Харитоныч.

— Куда это ты пойдешь? Ты пойдешь тогда, когда я тебя… Да ты что же, решила, что тебе все можно?..

Мне показалось — что-то горячее разлилось у меня на одном виске, плавно перетекло на лоб и стало опускаться на другой висок, больно давя при этом на глаза.

— Я, наверно, вообще пойду.

— Ой, смотрите-ка!.. Думаешь, держать стану? Да иди ты, ради бога! Иди! На постоянную работу в «Русский размер», что ли?

— Я вообще работать не хочу больше. Я замуж выхожу.

— Здрасте, нате… Ты… ты подожди, Лена!.. Ну ладно, погорячились… при чем тут замуж? Выходи, ради бога… А за кого ты выходишь?

Я знала, что нельзя так уходить. Но ушла, потому что мне стало совсем плохо и нечем дышать. Я подумала, что надо, наверно, пойти сдать кровь или сделать какой-то анализ головы, что ли… Томографию, или как это называется… Потому что мне уже второй раз так плохо становится в душном помещении. Раз я точно не беременная — вся пачка тампаксов пошла впрок, как обычно, — то, значит, я чем-то больна.

— Саша, я уволилась с работы, — сообщила я вечером по телефону Александру Виноградову, с которым, как обычно, мы встречались по вдохновению — в основном по его, разумеется. То два раза в неделю, то уезжали на выходные на дачу, то жили по три дня у него в Митине. Сейчас он, видимо, только пришел домой — к себе, открыл бутылку ледяного пива, разодрал пакетик с сушеными кальмарами, похожими на вонючие соленые тряпочки, открыл рот… А тут — я.

— Да-а? — почему-то не очень обрадовался он.

— Ну да… Ты же говорил, чтобы я сидела дома, была холеной и спокойной, а не дерганой и замотанной…

— А, да… Слушай, я сейчас баскетбол смотрю, я перезвоню, — ответил Александр Виноградов и отключился.

У меня чуть-чуть заскребло на душе, но совсем чуть-чуть.

На следующий день Александр Виноградов, похоже, дома не ночевал, а еще на следующий позвонил и пригласил нас с Варькой ужинать в ресторан и там, между делом, обмолвился:

— Один человек просит продать ему мою квартиру…

— Ты продаешь свою квартиру в Митине? — Я не очень удивилась, он уже не раз говорил об этом и при этом делал каждые два года там ремонт. — И сразу начинаем ремонт нашей новой квартиры? Снова звонить архитекторам?

— М-м-м… вполне вероятно… Но мне нужна еще квартира в центре, чтобы я вечером мог упасть на диван, выпить пива и уснуть не через два с половиной часа после работы, промучившись по всем пробкам на Ленинградке и Волоколамке, а через двадцать минут. Вышел из банка, прогулялся пешочком, поднялся на второй этаж…

— То есть ты уже нашел такую квартиру?

— Ну в общем, да…

— А… — Я не сразу смогла сформулировать весь свой протест в какой-нибудь внятный вопрос. — Но… мы же собирались… то есть ты предложил, а я отказывалась, а потом собралась… А как же наша новая квартира, где мы хотели жить вместе?

— А мы и хотим жить вместе. Разве что-то изменилось от того, что я иногда — подчеркиваю, иногда — буду оставаться на ночь в своей личной квартире в центре?

— Сколько там будет комнат?

— Три.

— Зачем тебе так много? — Я понимала, что раунд длиной в последние полтора года проигран с разгромным счетом, но продолжала, надо было понять, что происходит, раз сегодня он готов отвечать на вопросы. Это большая редкость.

— Ну… чтобы вы могли с Варькой приезжать ко мне в гости… иногда… на воскресенье… как сейчас приезжаете в Митино и на дачу…

— А как же наша новая… ну то есть… эта огромная квартира на проспекте Жукова? Ты что, продал ее? Ты не будешь ее ремонтировать?

— Буду, только не все сразу. Я же не граблю банки, я просто ими управляю… И потом… Мне что-то этот дом перестал нравиться… Охрана там паршивая… и будем мы там самые богатые, что очень плохо — на Варьку кто-нибудь глаз положит, как на хороший источник заработать, у папочки денег много…

— Господи… ты о таком думаешь?

— А ты нет? Плохо… — Он не шутил, он отчего-то злился. — Кстати, дальше по Хорошевке еще дом строится, там будут совсем большие квартиры… Метров по триста… Вот там, наверно, будет получше… Всем нам…

Я смотрела на него и пыталась понять — верит ли он сам в то, что говорит.

— Саша… Те дома еще когда построят… А я хочу жить сегодня, ну завтра, по крайней мере… Ты же сам это говорил… И потом, я ведь буду с малышом, надо жить в отремонтированной квартире, а не носиться с бригадами маляров…

— Лен, ну не получается же у тебя… И не надо.

Я посмотрела на Варю, которая, как обычно, вынужденно присутствовала при всех наших разговорах. Варя внимательно смотрела на Александра Виноградова, который за этот год приучил ее к мысли о «братике». «Или сестричке»…

— Варюша, я видела у входа автомат, сходи поиграй, может, выиграешь какую-нибудь игрушку, а?

Варя глянула на меня с сомнением — не просто так я разрешаю то, о чем обычно приходится ей просить, — взяла деньги и ушла, оглядываясь на нас.

— А может быть, это у тебя не получается? — решила я на сей раз не беречь ранимого Александра Виноградова.

— Мне надо провериться? — совершенно неожиданно спросил романтик секса.

— А зачем? Если ты говоришь, что «и не надо»?

— И то правда, — как-то уж слишком просто согласился он. — Тем более, что нервы ты мне так измотала…

— Саша… — Я глупо пыталась остановить то, что, по всей видимости, было запланировано и подготовлено. — И это говоришь ты…

— А кто уехал с дачи под самое Рождество? Я что, для этого торчал с вами на даче, пока нормальные люди отдыхали с девочками на островах, чтобы демарши твои терпеть? А кто летом в Турции ходил узнавать, сколько стоит билет до Москвы?

— Но ты же меня обидел на даче и безобразничал в Турции…

— А! — отмахнулся Александр Виноградов.

— То есть… — Я смотрела на него, а он — на меня. Он ждал. Я по сценарию должна была быстро все сообразить, обидеться и сказать: «Все!»

Я решила потерпеть. Подождать, что предложит автор и режиссер нашей с ним совместной жизни.

— То есть ты меня достала, — сказал автор, с подозрением глядя на меня. — Слушай, плачь дома, а? Не здесь. Неудобно.

Я и правда почувствовала, что начинаю совершенно некстати переживать. И постаралась взять себя в руки.

— Понимаешь, Лена, я уже даже не знаю, в какой форме нам жить…

— А мне кажется, что жить можно только в одной форме — жить вместе или не жить.

— Бывает по-разному… — Он прищурился, не глядя на меня.

— Ты имеешь в виду жесткие жизненные обстоятельства — тюрьма, дальнее плаванье?.. Да, тут никуда не денешься. Садись в тюрьму, я буду тебя ждать.