Цербер для непокорной - Анна Сафина

в лифт вслед за, как я поняла, управляющим. Кабина трогается и останавливается на четвертом этаже.

– Приятно провести время, если я буду нужен, всегда к вашим услугам, – говорит напоследок этот Селим и после кивка Фарида уходит.

Нас усаживают в отдельную кабинку, где открывается вид на город, официант приносит меню и ретируется. Я открываю рот, пытаясь понять, почему он просто молча ушел, а затем замечаю кнопку на краю стола. И рот закрываю, слегка краснею, поняв, каким образом здесь происходит обслуживание. Удобно, не нужно кричать, чтобы получить желаемое.

– Слушай, я надеюсь, ты остыл, и мы, наконец, сможем поговорить, как цивилизова… – говорю медленно, словно пытаюсь сейчас иметь дело с хищником в дикой природе, во всяком случае опасность ощущаю на каждом шагу.

– Тихо! – перебивает меня, произнеся лишь одно слово, но тон жесткий и резкий, не терпящий каких–либо пререканий или возражений.

– Я надеюсь, что насчет аборта ты пошутил, ведь это мое те… – не успокаиваюсь и наседаю на него, чувствуя, как с каждой проведенной минутой в его обществе тает мой запал.

– Ты плохо меня расслышала, Лера? – спокойным тоном и чрезвычайно медленно говорит Фарид, а от его голоса и вымораживающего взгляда глаза в глаза по позвоночнику проходится холодок. – Я сказал тебе молчать, и для твоего же блага лучше не открывай рот, пока мы не поедим. Запомни на будущее: когда я голоден, ничего хорошего не жди. А теперь выбирай, что ты будешь есть. Молча!

Последнее добавляет чуть тише, но интонация более весомая. Я проглатываю слюну, да и вот–вот готовые вырваться слова тоже. В этот момент у меня повторно урчит желудок, и я с недовольством открываю меню. Небрежно и с силой листаю страницы, даже не пытаясь скрыть свое испорченное настроение. В иной раз я бы остереглась испытывать терпение такого мужчины, как Фарид, но сейчас я так взбудоражена и разъярена его действиями, что не чувствую страха. Благо мужчина ничего на это не говорит и никак не реагирует, он и вовсе перестал обращать на меня внимание. Что-то смотрит в телефоне, даже к меню не притронулся.

– Выбрала? – вдруг раздается его равнодушный механический голос, заставив вздрогнуть от неожиданности.

– Да, – говорю резко, захлопываю меню с силой. – Борщ и черный чай.

Честно говоря, все то время, что листала страницы, я никак не могла сосредоточиться на том, что вообще написано там и что изображено, но эти два наименования, как мне казалось, должны быть во всех заведениях.

– Хорошо, – произносит Галаев и жмет черную кнопку.

А спустя несколько секунд, поразив меня своей скоростью, дверь в нашу кабинку открывается, и внутри появляется вышколенный официант.

– Уже выбрали? – смотрит на нас доброжелательно и с улыбкой.

– Мне как обычно, а даме борщ и черный чай, – небрежно кивает Галаев, а вот парнишка хмурится.

При нем нет ни блокнота, ни ручки, ни телефона, куда бы он мог записать заказ, что заставляет меня удивиться и за наблюдением заметить, что он мнет пальцы.

– Но в меню нет борща… – теряется от неожиданности сотрудник ресторана и смотрит беспомощно.

Галаев резко вскидывает голову и впивается в него взглядом. Я чувствую, что надвигается буря, и машу рукой, пытаясь переделать заказ.

– Все в порядке, тогда можно ваш фирменный… – речь у меня чуть ускоряется, желаю опередить слова своего Генерального, но он перебивает меня в своем репертуаре.

– Я неясно выразился? Девушка желает борщ, значит, повар приготовит! – медленно и словно для чайников говорит четко, проговаривая каждое слово, будто вбивая его гвоздями.

Парень бледнеет, сглатывает, отчего у него дергается кадык. Он нервно поправляет дрожащими руками ворот рубашки и кивает часто–часто, а затем ретируется задним ходом, еле слышно запирая за собой дверь. У меня в глазах темнеет, и я снова пытаюсь высказать мужчине все, что я думаю об этом:

– Я же сказала, что не хочу борщ, и мне вполне… – внутри меня кипит горящая лава, настолько сильно я вымотана чужим самоуправством.

Ощущение медленно стискивающейся на шее удавки только усиливается. И вскоре я начну задыхаться от такого унижающего во всех смыслах контроля.

– Кого ты носишь? Мальчика? Девочку? – вдруг говорит он, удивляя этим.

Я даже не успеваю договорить то, что хотела сказать.

– Ты же слышал, врач сказала, что только через три недели известно будет, – хмурюсь, не понимая, что происходит.

– Вот именно, – произносит и медленно прикрывает глаза, откидывается на спинку стула и стискивает переносицу, будто от усталости.

И только сейчас я замечаю глубоко залегающие тени под глазами, ярко выраженную складку у рта, напряженные челюсти.

– До тех пор, пока есть вероятность, что носишь ты пацана, будешь есть все, что он захочет. А если он хочет борщ, значит, он его получит. Ясно?

К концу он отклоняется от спинки и подается вперед, чуть нагибаясь над столом и заглядывая мне в глаза. Смотрит сурово, давяще, и я сглатываю, а затем фыркаю и складываю руки на груди, отворачиваясь к панорамному окну. Бравирую, не хочу показывать перед этим человеком слабостей. Но в сердце все равно больно колит только от одной мысли, что интересует его только одно… Словно я – обычный инкубатор, от которого избавятся в тот же миг… Как только я перестану быть нужна…

Вскоре нам приносят то, что мы заказывали. На этот раз официант не трясется, а старается вести себя уверенно и без эмоций, но все же продолжает доброжелательно улыбаться.

– Прошу прощения за задержку, – с этими словами ставит передо мной тарелку борща, от которого у меня текут слюнки.

До этого момента я даже не представляла себе, что настолько голодна, но при виде блюда у меня снова бурчит живот.

– Свободен, – делает отмашку рукой Фарид и, наконец, отвлекается от своего телефона.

– Приятного аппетита, – произносит и берет приборы в руки.

– По этикету «приятного аппетита» желать может только тот, кто приготовил еду, – делаю ему замечание, желая хоть как–то уязвить.

И сразу же жалею, когда он медленно поднимает голову и впивается взглядом в мою фигуру. Однако вместо разъяренного окрика или чего похуже он лишь усмехается и фыркает.

– Этикетная такая, что ли? – слегка порыкивает, отчего у меня создается ощущение, что передо мной не мужчина, а зверь. – Что ж, значит, не «приятного аппетита».

– Хам, – выплевываю и быстро забиваю рот супом, пока не ляпнула чего похлеще, с меня станется.

Мама часто повторяла, что иногда мне стоит прикусить язык, иначе замуж мне такими темпами никогда не выйти. Выдыхаю, вспоминая ее слова, а затем тут же перед глазами возникает Дима. Сердце