Анна Литвиновы - Одноклассники smerti

Ознакомительный фрагмент

Потом, после школы, их пути окончательно разошлись, но все равно они всегда здоровались. И за солью или там хлебом друг к другу бегали — до тех пор, пока Ленка окончательно не пустила свое домашнее хозяйство на самотек.

А теперь ее убили. Хотя нет, почему она, Надя, так решила?! Мент просто сказал, что беда и Лена умерла. Допилась? Не выдержало сердце?

Надя наконец извлекла свой паспорт. Протянула душке-следователю, тот мельком взглянул на страничку с фотографией и передал документ противному Салову. Наде любезно предложил:

— Пойдемте.

Они в молчании пересекли лестничную площадку.

В Ленкиной — теперь уже бывшей — квартире царила суета. Спотыкаясь о сваленный в коридоре хлам, шныряли озабоченные люди в милицейской форме. На кухне за хромоногим столом Надя углядела пожилого мужчину в синей форме с логотипом «Скорой помощи». Он сосредоточенно заполнял какие-то бланки, а рядом стоял второй, помоложе, с медицинским чемоданчиком.

Надя — у Ленки она не бывала уже минимум года три — поразилась, до какой степени та запустила когда-то очень аккуратную, дорого отремонтированную квартиру. Об обои, кажется, каждый гость считал своим долгом руки вытереть. Пол весь прожжен окурками. У Ленкиной школьной еще фотографии, которая зачем-то висит в коридоре, разбито стекло… Как же получилось, что ее молодая — и талантливая! — жизнь пошла наперекосяк?..

— Сюда. В спальню, — прервал Надины размышления оперативник.

Она послушалась. И увидела.

Сначала — огромный, по всей площади комнаты матрас. Мутное зеркало, жалкая пародия на плохой эротический фильм, под потолком. И Ленку, лежащую на спине. С серым лицом, вокруг губ пена, глаза закатились, и, кажется, даже трупные пятна уже проступили… Ужасно. Но все равно видно, до какой степени она юная. Утонченная. И беззащитная.

— Она? Коренкова? — коротко спросил мент.

— Да, — всхлипнула Надя.

— Тогда все. Можете забирать, — крикнул он кому-то в недра квартиры. Деловито велел Митрофановой: — Ты пока в другой комнате обожди. Сейчас труп увезут, и мы к обыску приступим.

— А что… что с ней случилось?.. – Надя никак не могла отвести глаз от обнаженного и прекрасного даже в смертельном удушье молодого тела. Ей до сих пор не верилось, что Ленкина смерть — это навсегда. Глупости в голове вертелись. Будто им по восемь лет, они за что-то обиделись на своих строгих мам и решили им в наказание умереть — конечно, понарошку…

Но оперативник окончательно развеял ее иллюзии.

— Убили, похоже, твою подружку, — поморщился он. — Задушили. — И с непонятным садизмом, а может, просто с профессиональным равнодушием уточнил: — Веревкой.

Милицейский испытующе взглянул на Митрофанову. Явно чего-то от нее ждал. Может быть, слез и выкриков: «Как же так?!» Или испуганного: «Я не убивала!» Или всего лишь оправданий, что Ленка ей совсем не подружка, а просто соседка и бывшая одноклассница?

Но, похоже, Надежда его ожидания обманула. Потому что не стала ни рыдать, ни оправдываться. А просто стояла и будто завороженная смотрела на то, что осталось от Ленки. И опять вспоминала, вспоминала. Вдруг всплыло, как они на физкультуре подглядывали за мальчишками в щелку пацанской раздевалки. Или как в восьмом классе однажды вместе в консерваторию отправились. А в антракте с Ленкой вполне по-свойски поздоровался сам Женя Кисин. И свою кассету с автографом подарил. А Ленка, едва музыкант отошел, ее об стенку разгрохала — на глазах изумленной публики. И объяснила пораженной Наде, что в «подачках знаменитости не нуждается». Мол, очень скоро свои собственные кассеты будет поклонникам раздавать…

Тогда, конечно, многие считали, что Коренкова — будущая звезда, может, еще и похлеще, чем Кисин. Что будут у нее и собственные диски, и толпы поклонников. Но после той истории с кассетой Наде показалось, что Ленка несколько преувеличивает свой талант.

А сейчас, десять лет спустя, вышло, что она действительно была права. Потому что к своим двадцати восьми одноклассница так и не записала ни единого диска. А теперь уже не запишет их никогда.

И Надя — наверно, именно подобной реакции и ждал от нее оперативник — наконец расплакалась.

Иван Адамович

Он всегда любил ночь. За ее прохладу, таинственную перекличку скрипов и шорохов, за прихотливую игру теней, беспечное мерцание звезд. И еще — за неочевидность . Это днем все ясно и в лоб: на коне — лишь красивые. Везет только тем, кто с большими бицепсами. И чем ярче, аляповатей цветы, тем дороже они продаются. А ночь наполняет мир загадками. В сумраке, в нечеткой игре лунного света худощавая помойная кошка может оказаться роскошным абиссинцем. А старческая фигура в старом плаще неожиданно обратится в прекрасного рыцаря.

Жаль лишь, что сейчас, в июне, ночи приходится ждать слишком долго.

…Ваня Пылеев, уже давно Иван Адамович, полюбил темноту подростком, лет в четырнадцать. Как-то сразу все навалилось: первое чувство к тоненькой Вике из параллельного класса и первые прыщи, огромные, по всему лицу, их не брали никакие спиртовые примочки и никакой марганец. А еще Вику ужасно смешили его круглые, под Джона Леннона, очки. «Мой милый Чебурашечка», — говорила она. Может, и нежно, но Ваня на такой эпитет жестоко обижался.

— Да не страдай ты. Потерпи. Все вы, подростки, в четырнадцать лет не красавцы, — неловко утешала его мама.

Странная женщина. Сама рожала, сама воспитывала, но так и не поняла, что терпеть — это не по его части. И что у ее сына хотя и внешность ребенка, но характер — уже стальной.

Ваня и решил, что в лепешку расшибется, но терпеть не будет. И найдет возможность избавиться от проклятых прыщей и ненавистных очков не когда придет абстрактное время , а немедленно.

Сейчас, в двадцать первом веке, никаких проблем бы с этим (кроме денег) не возникло: кругом полно и косметических салонов для мужчин, и хороших эндокринологов, и грамотных окулистов.

Но Ванина юность выпала на семидесятые, а возможностей тогда было куда меньше. Ему со своими прыщами пришлось отправиться в чуть ли не единственное существующее в те времена место, где пеклись об эстетике человечьего лица и тела, — Институт красоты на Калининском проспекте.

Конечно, его оттуда послали. С резюме, аналогичным мамашиному: идет обычная для подростка гормональная перестройка, нужно просто потерпеть, и все пройдет само.

Погнали Ваню и из известной глазной клиники, где он умолял врачей «вырезать проклятую близорукость». Сказали, что избавиться от его минус четырех никаких проблем не составит. Но только не в четырнадцать лет, когда организм еще не закончил расти, а минимум в восемнадцать. И как объяснишь дуракам-врачам, что красавица Вика однозначно не дождется его совершеннолетия?..