В твоих глазах - Амабиле Джусти

ерунды. Раньше я не была такой хлипкой, сопротивлялась любой температуре, любому удару. Спала где придётся, переносила дождь и снег, буквально скользила босыми ногами по льду. Теперь же мне достаточно вздремнуть у сырой стены, как только зайдёт солнце, чтобы почувствовать себя так, словно сделана из шанхайских палочек, брошенных в хилую кучку.

Телефон звонит как раз в тот момент, когда я пытаюсь привести свои мысли в порядок. София. Спрошу у неё, могу ли я переночевать в её квартире. Я не собираюсь возвращаться к себе домой, поищу другую квартиру, перемена есть перемена. Я хочу найти место, где моя новая сущность сможет начать всё заново.

— Франческа! — восклицает она радостным голосом, и его одного достаточно, чтобы согреть меня. — Прости, что не позвонила раньше, но сегодня утром на уроке кулинарии мы готовили шоколадное суфле, и я не хотела, чтобы моё сдулось. Моя соседка за партой — вредная особа, иногда мне кажется, что она специально портит мои блюда. Мне приходится за ней присматривать. Я могла бы позвонить тебе позже, но… Я обедала с Вилли! Ты можешь в это поверить? И я думаю… я думаю, что сегодня вечером… может быть, сегодня вечером что-то произойдёт! Ему понравился мой новый образ, понимаешь? Я не очень хорошо хожу на каблуках, но когда я шатаюсь, он поддерживает меня. Разве это не здорово?

— Это фантастика, София, я серьёзно. И я уверена, когда Вилли узнает тебя получше, ты понравишься ему даже без каблуков.

На другом конце линии наступило молчание.

— Франческа… всё в порядке?

— Да, всё хорошо, — вру я.

— Я не знаю, ты другая. Ты не сказала: «Пошли его подальше, если он тебя не ценит. Найди кого-нибудь покруче. Размажь суфле по лицу той несносной сучки, а кондитерский мешок засунь ей в задницу». Как прошла вечеринка в субботу? Байрон беспокоился о тебе. Как только сказала ему, что видела тебя странной, он не успокоился, пока не пошёл за тобой. Он нашёл тебя?

— Он нашёл меня.

— Я думаю, ты ему очень нравишься, и я думаю… я думаю, ты могла бы наняться в его клуб. Королева Червей не очень хорошо восприняла твоё сегодняшнее отсутствие. Я сказала ей, что у тебя высокая температура, но она ворчала, что уже сделала доброе дело, приняв тебя на работу, и… то есть… она намерена тебя уволить. Мне жаль сообщать тебе эту новость.

— Неважно.

— Неважно?

— Я всегда ненавидела эту работу, чай, дурацкую одежду, ленты и всё такое, понимаешь. Рано или поздно это должно было случиться. Лучше быть уволенной за это, чем за то, что запихнула ей в глотку любимое печенье с изюмом.

— Да, но… ты нездорова, верно?

— Думаю, у меня на самом деле высокая температура.

— О… но тогда… тогда я брошу Вилли и немедленно приеду к тебе!

— Нет, в этом нет необходимости. У меня… у меня уже есть человек, который позаботится обо мне.

— Правда? Кто? Байрон?

— Э… да, именно он. — Я краснею, но, возможно, это из-за лихорадки.

— Как чудесно… Франческа, знаешь, мне кажется, он в тебя влюблён.

— Я бы не стала заходить так далеко.

— Если он ещё не влюблён, то скоро полюбит тебя. Любовь иногда похожа на… на шар теста для пиццы, которое должно подняться. Внутри есть все нужные ингредиенты, но этот шар — крошечный кирпичик, он ещё не то, чем станет, но то, чем может стать. Его нужно держать в тепле, не слишком много и не слишком мало, не напрягать его, постоянно поглядывая на него, потому что, как известно, — на кухне нужно терпение, и если позволишь знаниям и времени повара идти своим чередом, то вскоре увидишь, как шар превратится в мягкое облако белого теста с сочным вкусом. Я хочу сказать, что, на мой взгляд, вы… вы… два идеальных ингредиента вместе.

— Думаю, ты никогда не станешь маленькой стервозной шлюшкой, София.

— Скажем так, я согласна на что-то среднее. Туфли на каблуках, кожаная куртка и розовая футболка с бантиком под ней. А ты… Держу пари, ты тоже где-то прячешь бантик. Но ты действительно уверена, что я тебе не нужна? Смотри, я приду.

— Не волнуйся, я в порядке, и вообще…

— За тобой присматривает Байрон. Он настоящий принц, не так ли?

— Мне пора. — Я предпочитаю прервать разговор. Лучше оставлю Софию наедине с её счастьем, её суфле, уверенностью в том, что для любви нужны только тёплые дрожжи.

Сегодня я могу остановиться в мотеле, а завтра, когда мне станет лучше, подумаю, что делать. Я подумаю об университете, о работе, о том, как снова организовать жизнь так, чтобы она не развалилась, как небоскрёбы, обложенные динамитом. А пока мне нужна горячая ванна, тёплая постель, настоящий сон. Никаких продуваемых ветром террас, никаких самодельных кроватей среди призраков, с моим рюкзаком в качестве подушки и робким растением в качестве охранника.

Я иду и, пока шагаю, понимаю, что у моих проклятых ног есть цель. Они идут туда, куда хотят, и, возможно, я не настолько хорошо себя чувствую, чтобы навязать свою волю и направление. Я следую за ними.

Когда мы оказываемся перед домом Байрона, зданием цвета бисквита, которое словно появилось из нью-йоркского фильма с джазовой музыкой на заднем плане, я задаюсь вопросом, какой смысл возвращаться туда, откуда ушла два дня назад с намерением не возвращаться. Зачем я здесь?

У меня нет времени на размышления, я замечаю, как кто-то выходит из парадной двери, и спешу зайти внутрь. Мы с Шиллой очень странные, медленно поднимаемся по лестнице в надежде не привлечь внимания, даже если знаем, что это невозможно. Уверена, у меня осунувшееся лицо, джинсы испачканы мхом, в глазах лихорадка, рюкзак весит тонну после миллиона шагов, а ледебурия покачивается в своём пластиковом горшке.

Уверена, Байрона нет дома, и его на самом деле там нет.

К счастью.

А теперь мы снова спустимся по лестнице и поищем отель, и никто никогда не узнает, что мы заходили.

Мгновение, всего лишь мгновение, и мы уйдём.

Я присаживаюсь на последнюю ступеньку, чтобы перевести дух.

Лоб горит, спать на улице было не самой лучшей идеей.

Наверное, старею. Думаю, мне нужен кто-то, кто время от времени предупреждал бы меня о том, что я облажалась. Кто-то, кто даст мне встряску, толчок, оскорбит меня, скажет: «Эй, детка, это не избавит тебя от неприятностей». Часть меня уже знает, что зайти так далеко — это макроскопическая ловушка, которая может нанести неизлечимые раны, но я не могу идти дальше. И дело не только