Его другая - Элла Александровна Савицкая

Всё ещё не верю. Но отчаянно пытаюсь.

Ставлю чайник, чтобы заварить себе чай, когда в дверь вдруг раздаётся звонок.

Витая в облаках, даже не задумываюсь о том, кто это может быть. Соседка ли, или Мариам? Мне все равно, если честно.

Спешу открыть дверь, но тут же застываю на пороге.

— Лусинэ? — вылетает из меня нервно.

Женщина, окинув меня презрительным взглядом, бесцеремонно входит в мою квартиру.

— Поговорить нужно, Оля, — бросает через плечо и не разуваясь, проходит по коридору.

Заглядывает в комнату, и я вижу, как с отвращением морщится её лицо при виде не застеленной кровати.

Тревога внутри меня закручивается мгновенно, но я стараюсь подавить её, потому что теперь на моей стороне Давид. Он сделал свой выбор, и бояться мне нечего.

Закрыв дверь, прохожу на кухню, а Лусинэ входит за мной.

— О чём Вы хотели поговорить? — оборачиваюсь, встречаясь с ней взглядом.

— Я так понимаю, что Давид сегодня ночевал у тебя? — произносит холодно.

Уверенно киваю.

— Да.

Сильно стиснув губы, она бросает свою сумку на мой стол.

— Сядь, Оля, — говорит приказным тоном.

— Мне удобно и так.

— Сядь, сказала.

Не знаю почему, но я опускаюсь на стул. Будто мне на плечи ложится неподъемная тяжесть и буквально придавливает к месту. Мать Давида подходит и становится прямо напротив меня.

— Думаешь, ты такая умная? — цедит, смотря на меня сверху вниз, — Считаешь, если Давид таскается к тебе каждый день, то женится? Ошибаешься!

Отрицательно мотаю головой.

— Я не прошу его жениться.

— Это сейчас. Потом попросишь. Но он не женится. Знаешь почему? Потому что ты для него игрушка, Оля. Девочка, с которой можно провести хорошо время.

— Это неправда. Давид любит меня, — цежу сквозь зубы и вздрагиваю от неприятного смеха.

— Может быть, ты так думаешь.

— Нет, — резко встаю, до боли сжав кулаки. — Давид любит меня. Он сам мне сказал. И он не женится на Ани. Потому что это кощунство жениться на той, кого не любишь. А вы, как любящая мать, его поймете. Ведь вы хотите ему счастья, правда?

— Какая ты дура! — опешиваю от такой грубости и теряюсь, но Лусинэ не даёт мне возможности даже в себя прийти, — Думаешь, я не люблю его? Счастья ему не хочу? Это я и делаю, когда пытаюсь уберечь его от тебя! Ты же своей пустой головой не понимаешь, что значит пойти против семьи. Это у вас здесь женятся и разводятся когда захотят, а у нас так не принято! Если женился, то на всю жизнь. Женщину после развода в собственной семье уже не примут, поэтому к браку у нас относятся серьезнее. Как и к той, на ком женятся. Даже если Давид сейчас откажется от Ани, то на тебе не женится никогда. Разве он захочет это сделать, если вся семья от него отвернется? Вся, не только мы с Тиграном. Его на порог не пустит ни один член нашей семьи. Останься он один — последняя о ком он будет думать — это ты.

— Как Вы можете так говорить? — шокировано вскрикиваю, — Разве можно отказаться от собственного сына только потому, что он влюбился в человека, не угодного Вам?

— Ты живешь в своем мире и не желаешь видеть, что существуют другие миры и традиции. Если Давид хотя бы заикнется отцу о том, что выбрал не армянку, он его из дома взашей погонит. Ты этого хочешь?

— Да как же… — лепечу, а сама лихорадочно вспоминаю слова Давида о том, что ему нужно будет перевести свои вещи.

Меня бросает в холод, по спине струится мороз.

— Да так! Не ты первая, кто считает, что может влезть в годами выстроенные устои. Не ты последняя. Но жить с этим потом МОЕМУ сыну! Сыну, которого не пустят больше на порог никто из нашей семьи. Ты дрянь эгоистичная, подумала об этом?

— Это неправда! Нельзя так поступать! Вы не сможете. Хотя может быть Вы как раз и сможете, — тут же исправляюсь, потому что понимаю, что эта женщина, наверное, действительно смогла бы отказаться от своего ребенка, — но не Тигран Арманович. Он справедливый и любит Давида. Он не поступит так с родным человеком!

Карие глаза, испещренные морщинами, сощуриваются.

— Ты в это свято веришь?

— Да!

— Ну что ж. Пойдём.

— Куда? — торопею, смотря, как она тянется за своей сумкой.

— Снимать твои розовые очки.

Глава 42

Останусь пеплом на губах, Останусь пламенем в глазах, В твоих руках дыханьем ветра. Останусь снегом на щеке, Останусь светом в далеке, Я для тебя останусь — светом… (с) Город 312 — Останусь

Не знаю, как я одеваюсь и расчесываюсь. На автомате сажусь в такси, вызванное Лусинэ и еду молча, сидя рядом с ней.

В памяти всплывает наш ночной разговор с Давидом. Его тревога, сочащееся напряжение, фразы о том, что мы справимся. Неужели это правда? Неужели он готов быть со мной, зная, что его ждёт такая участь?

Сердце раздувается от боли и любви к нему. А еще ноет. Изводится в страхе, потому что я все еще надеюсь, что это неправда. Что любящие родители не смогут отказаться от своего ребенка.

Прихожу в себя, когда такси останавливается у «Ахтамара».

Выбираюсь на улицу, осматриваясь по сторонам.

— Зачем мы здесь?

Выйдя из машины, Лусинэ становится рядом.

— Ты же думаешь, что Тигран пойдёт против традиций ради семьи? — надменно окатывает меня взглядом, — Так я тебе покажу как на самом деле обстоят дела. Может, тогда ты поумнеешь и поймешь, что ждёт Давида в будущем. Дай свой телефон.

Машинально разблокирую его и вручаю ей. Она вводит какой-то номер, звонит на него, а когда из её сумки доносится мелодия, отдаёт мне его обратно.

— Трубку не бросай, — достаёт свой мобильный и принимает вызов. — Подождёшь здесь.

Оборачиваюсь по сторонам и отхожу немного подальше от входа. Ребра вибрируют от галопа, которым скачет сердце, я дрожу, не понимая, что она будет делать, а потом слышу в трубке голоса.

— Лусинэ? — удивленный Тиграна Армановича.

— Здравствуй, — и уважительный, мягкий матери Давида.

— Проходи. Ты как здесь?

— Да вот решила зайти в универмаг, посмотреть Мариам платья к поступлению. Скоро экзамены, может присмотрю что-то достойное.

— Конечно. Если что придется по душе, можно будет приехать с дочкой, пусть бы выбрала себе то, что понравится.

— Я тоже так подумала. Сейчас сама прогуляюсь, приценюсь, а потом с ней приедем. Как твои дела? Устал?

— Да не успел еще, — смеётся мужчина, — пару часов как рабочий день начался.

— Да-да, ты прав. Это