Жестокая болезнь - Триша Вольф

— Страсть — тот еще зверь, — говорит она решительным голосом. — Она может проявляться в самых разных формах. Гнев, страх, отчаяние, месть, одержимость. Любовь, — ее взгляд ловит мой. — И самое сложное — когда сочетается все это.

Мои ногти впиваются в ладони. Запутанные и сложные эмоции, которые я испытываю к Алексу, ежедневно выворачивают меня наизнанку. Мне не нужно, чтобы эта женщина указывала на них. Мне не нужен еще один врач, который морочит мне голову. Я знаю, что больна.

Он сделал меня больной.

Я возмущенно качаю головой.

— У меня есть один мотив, и он заключается в том, чтобы заставить его исправить ущерб, который он причинил, и отменить процедуру, а если он не сможет… — я пожимаю плечами, молчанием подчеркивая мысль. — Миру не нужен такой монстр, как он.

— Ты хочешь, чтобы он изменил курс лечения, — говорит она.

— Больше всего на свете.

— Что, если это невозможно? Что тогда?

— Тогда, как я уже сказала. Я сделаю то, что у меня получается лучше всего. Отомщу.

— Но тогда тебе все равно придется просыпаться каждый день такой, какая ты есть сейчас, — говорит она, применяя приводящую в бешенство логику. — Знаешь, Блейкли, есть еще одна возможность, почему это происходит с тобой.

Я тяжело выдыхаю и тянусь за своим бокалом.

— Лондон, я не пытаюсь вредничать, поскольку ценю твое время, но, честно говоря, психиатрия мне никогда не помогала.

— Тогда это хорошо, поскольку я не психиатр, — ее улыбка обезоруживает. — Как ты сказала, я тесно сотрудничала с Грейсоном Салливаном и другими, подобными ему. Я изучала психопатический склад ума, и уверена, что ты сама часами изучала психопатию, когда поняла, кто ты.

— Конечно, — говорю я.

— Тогда мне интересно, слышала ли ты когда-нибудь о депрессивном типе, — видя, как я недоуменно поднимаю брови, она наклоняется вперед. — В психиатрическом сообществе ведутся некоторые дебаты по этому поводу, когда у психопата ограниченный круг сопереживания самым близким людям. Другими словами, они могут развить глубокую эмоциональную связь с другим человеком, хотя и ограниченную.

— Для подобных мне, это звучит как сказка.

Лондон кивает.

— Так говорит большинство.

— Но ты думаешь, что это возможно, и что у меня каким-то образом возникли сильные чувства к Алексу, — простое произнесение его имени вызывает боль в груди. — Это больше похоже на Стокгольмский синдром. Единственное, что я испытываю к нему, — это глубокое эмоциональное презрение.

— Ты когда-нибудь была близка, по-настоящему близка, с кем-нибудь в своей жизни раньше?

Я серьезно отношусь к ее вопросу.

— Нет. Никогда, — я поднимаю руку, чтобы остановить ее следующий вопрос. — Но ты когда-нибудь диагностировала депрессивный тип?

Она откидывается на спинку дивана, ее плечи расслабляются.

— На самом деле, таким был Грейсон, — она делает паузу, чтобы дать мне переварить информацию. — Или, скорее, он сам поставил себе диагноз. Затем сказал, что мне нужно справиться со своими страстями, — в ее глазах вспыхивает любопытный огонек. — Он был оскорблен, что я сначала отказалась рассматривать такую возможность. Но, в конце концов, я признала, что Грейсон действительно обладал способностью заботиться и даже защищать тех, кого он считал достойными.

От меня не ускользает то, что она называет его по имени.

— Он считал тебя достойной?

— Я думаю, что да.

— Итак, ваша глубокая эмоциональная связь привела к тому, что он похитил тебя. Заставил смотреть, как он совершает убийство. Чуть не убил тебя…

— Каким бы странным ни был мой опыт общения с Грейсоном, да. Для высокоинтеллектуального и ущербного человека, каким он был, его эмоциональные способности были совершенно уникальны. Он любил, по-своему.

Любопытно.

Я наклоняю голову.

— Он был влюблен в тебя, — это не вопрос, но любопытный тон моего голоса очевиден.

— Он верил, что это так, — честно отвечает она, и я ценю ее откровенность. — Но что такое любовь, как не просто химические вещества в мозге, которые заставляют верить в наши чувства?

Моя защита ослабевает. Я устала держаться.

— Извини, Лондон, что я заговорила об этом. Сказать, что ты прошла через ад, — это жалкое преуменьшение, и в мои намерения не входит подвергать сомнению твой опыт.

— Ты бы извинилась раньше? — прямо спрашивает она.

Я издаю издевательский смешок.

— Нет.

— Тогда не извиняйся сейчас. Я была бы лицемеркой, если бы просила своих пациентов открываться, а сама бы этого не делала.

И внезапно я понимаю, что мне нравится доктор Лондон Нобл.

— Хорошо, — я качаю головой, возвращаясь к началу разговора. — Я могу счесть это лишенным сочувствия поступком, но мои эмоции сосредоточены не только вокруг одного человека. С тех пор, как я пытаюсь вернуться в свою жизнь, меня постоянно переполняет. Это изматывает, и, честно говоря, я немного опасаюсь, что схожу с ума.

Она серьезно относится к моему заявлению.

— Отношения сложны, Блейкли. Разум очень сложен. Он не делится на черное и белое. Серое вещество не является психопатическим или непсихопатическим. В спектре есть разные оттенки. Перемены происходят каждую секунду, в каждом аспекте нашей жизни. То, что раньше ты считала себя неспособной к сопереживанию и любви, не означает, что так было бы всегда.

Мое сердце бешено колотится в груди. Отношения — это слабый и оскорбительный способ описать то, что между нами Алексом. Даже если я признаю, что способна измениться, даже если я признаю, что мой «опыт» вызвал экстремальные эмоции, которые повлияли на психику, я ни за что на свете не признаю, что именно связь с Алексом изменила химию моего мозга.

Потому что именно это она имеет в виду. Будто я какая-то заколдованная психопатка, а Алекс — мой прекрасный принц.

Мы не в сказке.

Мы в истории ужасов.

— Даже если бы я сейчас была способна любить, то точно не его. Страсть — не зверь, он — зверь, — говорю я. — Я не буду затаивать дыхание, ожидая, когда он превратится в принца. Это бред.

Она издает удивленный звук понимания.

— Мы не ждем, пока чудовище превратится в принца и спасет нас. Речь идет о том, чтобы раскрыть ужасающего зверя внутри нас самих и…

— Противостоять ему?

— Нет, стать сильнее страха, чтобы победить то, что нас ослабляет.

Я выдерживаю ее непреклонный взгляд, смысл ее слов проникает глубоко в мои кости.

Алекс действительно ослабляет меня, но не так, как предполагалось, и Лондон это понимает.

Однако, как бы я ни ценила ее проницательность, это не те ответы, за которыми я пришла сюда.

— Я понимаю, но… не буду признавать, что он катализатор. Я была такой до того, как Алекс подверг меня своим пыткам. Теперь я другая, измененная. Все