Мой бывший муж - Оливия Лейк

class="p1">– Мама, я искренне решил. Пушкин принадлежит Кате, моей жене.

– Бывшей, – колко напомнила она.

– Она всегда моей будет, хоть тысячу штампов в паспорте поставьте. Всегда.

– Зачем ты развелся тогда?! – эмоционально вскинула руки мама.

– Потому что Катя видеть меня не могла. Я ей противен был!

– А изменил зачем?

– Я ошибся, а Катя не дает права на ошибку.

– Какая принципиальная, – не удержалась от едкости мама. Да, у нас в семье таких отродясь не было.

– Какая есть.

– Любишь ее? – мама впервые со мной такая сочувствующая.

– Мне кажется, я вообще никого и никогда не любил, только ее.

– Так зачем отпустил?!

– А что мне ее наручниками приковать?

– Можно ведь было прощения вымолить!

– Ей нужно было время. Мне тоже, – я развел руками. – Оно еще не пришло и, вполне вероятно, больше не придет. Вот такая счастливая жизнь!

– Запутался ты, сынок. И женщин вокруг себя запутал. Нельзя так.

Я скривился, вспомнив глупость с предложением Вики. А когда вслух повторил, причем с подробностями, ржать, как дикий жеребец начал. Такая нелепица, ну чисто анекдот! Только нельзя так. Нечестно, несправедливо, оскорбительно и обидно. Скоро будет плюс одна женщина, которая меня ненавидит.

– Знаешь, ты вроде не дурак, но иногда сущий идиот, – грубо оборвала мама.

Да, собирался расстаться с Викой, чтобы время ее не отнимать, а в итоге предложение сделал. Ну не ебанутый?

– Мам, я оставлю Нику на пару часиков? Мне очень важный вопрос решить нужно.

– Езжай, – она поднялась. Я обнял ее и поцелуй в лоб получил. Мы давно не были так откровенны и близки. Даже не помню, а были ли вообще когда-то? Возможно, начинать никогда не поздно?

Глава 25

Вадим

Вике я позвонил из дома родителей и попросил встретиться у нее. Она звучала радостно. Когда делаешь людей счастливыми – светло на душе становиться должно, а я мрачнее тучи. Кому я мог принести позитив и сделать хорошо, если сам давно на дне барахтался. От меня бежать нужно. Я столько уже наворотил, и вот еще один косяк в мою копилку, а расплачиваются женщины, которые судьбу со мной связали, или пытались это сделать. Пора уже стать честным: и с собой, и с ними. Катя жизнь заново строит. Вике нужна стабильность и любовь. Мне… Мне нужна та, что не хочет быть моей. Замкнутый круг. Порочный, очень порочный.

– Никто не даст нам избавленья: ни бог, ни царь и не герой. Я уж точно не герой, – сказал и в дверь постучал. Вика уже ждала.

– Вадик! – она, улыбаясь, за шею меня обняла. Обычно контролировала, чтобы не любимым уменьшительным случайно не назвать, но сейчас слишком довольна, слишком уверена в себе. Я не исправлял, пускай. Скоро в козла переименуюсь. – Любимый, я так счастлива. Я не ожидала…

Я в глаза ей смотрел, когда аккуратно руки с шеи убирал. Вика была в недоумении.

– Вадим?

– Нам поговорить нужно. Серьезно.

Радость слетела окончательно. Вика не понимала.

– Пойдем, присядем.

– Что-то случилось? – нахмурилась она.

Я сел на мягкий бронзовый диван, очень стильный, подходящий под медный оттенок волос хозяйки.

– Вика, я – сволочь, – так и начал. Она только губы округлила. – Когда вчера ответил на звонок, у Кати был.

– О! – вырвалось, не потрясенное, скорее, неприятное. Догадывалась, ведь дочь к матери повез, но признавать не хотела. Люди привыкли обманывать не только друг друга, но и сами себя.

– Мы с ней бурно выяснили отношения, – я не стал говорит, что мы переспали, чтобы Катю не подставить: вряд ли она сама будет об этом распространяться. Да и Вика не уточняла, она вообще молчала. – Мы поругались, ты как раз позвонила, и я в сердцах сделал тебе предложение. Прости. Это подло и нечестно по отношению к тебе. Ребяческий поступок. Я за последний год столько нахуевертил: косячил, лгал, оправдывал себя. Я запутался и заебался.

– Я родителям сказала… – оборонила тихо, на меня не глядя.

Блядь.

– Я сам с ними поговорю, объясню. Пусть меня долбанутым считают.

– Не нужно, – Вика улыбнулась грустно. – Я чувствовала, что ты не готов, но когда предложил, очень обрадовалась. Я скажу, что это предварительно, без всяких дат. Потом что-нибудь придумаю.

Она встала с изящного кресла и ко мне подошла, села рядом, ладонь мою взяла.

– Я люблю тебя, Вадим, – сказала просто. Мы с ней любовными признаниями не обменивались, а приставку «любимый» – я не воспринимал всерьез. Про заверения у меня в кабинете и говорить нечего. А сейчас верил, хоть и не хотел ее любви.

– Не хочешь жениться, не нужно. Просто позволь быть рядом.

– Вика, – я повернулся так, чтобы видеть ее лицо, глаза, и чтобы она видела, – я не уверен, что вообще когда-нибудь снова женюсь. Я не могу дать тебе то, что ты заслуживаешь, – улыбнулся мягко. – Ты женщина, и хочешь семью, а я потерял. Другой у меня не будет. Зачем тебе тратить время на меня?

– Затем, что люблю…

Так просто, если любят в ответ. Так сложно, если отвечают молчанием.

– Вика, подумай хорошо, не разбрасывайся своей душой впустую.

Она отпустила мою руку, ногу на ногу положила и взглянула рационально, без лишних эмоций:

– Помнишь, ты спрашивал о причинах моего отъезда после школы? Я расскажу. Сейчас это вовремя.

Я немного удивился, но Вика была такой напряженной, натянутой – пусть выскажется.

– Тем летом я узнала, что у отца любовница есть. Совсем молоденькая девушка, младше меня, представляешь? Она ребенка ему родила. Я не знаю, что с ней случилось, – сглотнула Вика, – она покончила с собой. Почему-то. У отца тогда карьера в гору пошла, пост важный…

Я не перебивал, но сам анализировал. Если девушка действительно была критически молода, мог шум подняться… А чтобы его не было… Блядь, я ничего не мог утверждать, но точно знал, что в нашем обществе все может быть. Хреново.

– Отец домой его принес. Мы должны были сделать вид, что этот ребенок мамин! Двухлетняя девочка! Такой абсурд! – вспылила Вика, словно заново девчонкой семнадцатилетней стала. – Я разозлилась очень. Тебе не сказала – стыдно было признаться. И отец запретил. Разругалась со всеми, включая тебя. Умчалась к подружке во Францию.

Вика посмотрела на меня как-то смущенно и призналась:

– Помыкалась там пару лет: без денег, без связей, официанткой подрабатывала. Потом вернулась мириться. Сложно мне без денег, – сказала с вызовом. – На них я свои принципы обменяла.

Если ждала от меня осуждения, то я сам тот еще «моралист». У меня внутренней святости не хватает, чтобы людей судить.

– Когда вернулась, познакомилась с