Диана Мортеньес - Осколок

Максим всегда испытывал уважение к этому мальчишке. Хоть он и на самом деле старше всех своих одноклассников, но все равно лишь в пределах одного года. А ведет себя так, словно у него уже свои жена и дети, — в свои тринадцать лет он очень ответственный паренек. И речь у него не по возрасту грамотная. И поведение всегда отличается глубокомысленным спокойствием. А тут вдруг такой фортель — не пойду к доске!

— Может, стесняешься кого-то? — предположил Макс, не дождавшись ответа. — Или чего-то? Может, влюбился в одноклассницу?

Пацан заулыбался и смутился, кажется, еще сильнее.

— Угадал? — улыбнулся Максим взамен и заглянул парню в глаза.

— Ну, в общем-то да, — признался Вадим робко. — Но дело не только в этом. Максим Викторович, Вы не сердитесь, что я так наглею! Я не из вредности, честное слово! Просто у меня на самом деле есть причина — и очень важная! Я просто не хочу лишний раз привлекать внимание одноклассников, и тем более этой девчонки…

Ефремов говорил так невнятно и сбивчиво, да к тому же все время теребил собственные пальцы, что Максу даже против воли становилось жаль пацана. Какое-то полностью интуитивное, отцовское, а не учительское чувство.

— Вадик, но так ты еще больше привлекаешь внимание! Отличник отказывается идти к доске! Ставить тебе двойки я не хочу — у тебя весьма неслабые знания. Но и держать тебя на особом положении не хотел бы: подумай, что начнут говорить! Что твои оценки не заслуженные, что ты учительский любимчик… Долго эта твоя проблема будет продолжаться?

Мальчишка ответил с искренней грустью:

— Не знаю, наверно, теперь это на всю жизнь…

Макс смотрел ему в глаза и не мог понять: вроде Вадик не особо ограничивает беседу, но сказать конкретнее тоже не решается.

— Это что-то очень личное? — продолжал мужчина выспрашивать. — Поделишься? Или я должен просто так, не зная причины, перестать вызывать тебя к доске на все оставшиеся года? А вдруг я тебя пойму, и мы что-нибудь вместе придумаем?

У Макса вдруг возникло ощущение, что Вадим был бы этому рад: на лице паренька появилась надежда. Но Вадик стыдливо потупил взор:

— Порядочные люди об этом не говорят!

Надо же! Макс отчетливо услышал в этих словах старомодные мамочкины наставления. Именно поэтому совершенно не внял поучительной фразе школьника:

— А может так быть, что твоя проблема называется «половое созревание»?

— Не знаю, возможно… — признался Ефремов тихо-тихо.

— Ну, все с этим сталкиваются, — улыбнулся Макс. — А в чем конкретно сложность? Давай, говори, не бойся.

Вадик занервничал изо всех сил: он даже стал часто дышать. Видимо, набирался смелости — проблема-то о-го-го! Казалось, он сейчас заплачет от безвыходности своего положения:

— Да ОН торчит постоянно! Хоть на люди не выходи! Я уже не знаю, как ЕГО скрывать! А скоро совсем тепло станет — ни курток, ни толстых штанов… Только легкая одежда! Я прячусь все время, стараюсь, чтобы никто не увидел…

— А знаешь, что самое страшное? — сказал Максим с ухмылкой. — Что это нормально, твой организм прекрасно работает, и тебе придется мучиться так еще очень долго! Мне только годам к шестнадцати слегка полегчало. Говорю «слегка» лишь потому, что тогда беспричинные эрекции сменились вполне озабоченными, девчонки-то тоже повзрослели: фигурка, грудь, попа, кокетство… И все это добро минимум по полдня вокруг тебя шастает… Но после двадцати лет вообще легко стало! Теперь мое возбуждение всегда соответствует ситуации. Так что ты не переживай, это не на всю жизнь!

Вадик слушал, открыв рот. Никогда еще ни один мужчина не разговаривал с ним так откровенно! У Вадика на лице появилась робкая улыбка, но горечь проблемы не давала улыбаться больше.

— А мастурбация совсем не помогает? — уточнил учитель.

— А что это? — не понял пацан.

Макс только показал на себе красноречивым и самым конкретным жестом.

— А, это, — смутился Ефремов и даже покраснел от стыда. — Нет, что Вы! Я этим не занимаюсь: меня сильно ругают, по рукам бьют…

— Значит, все-таки занимаешься, — поправил его мужчина. — Вадик, это тоже нормально. Только не надо, чтобы кто-нибудь видел. Моя дочка с трех лет себя между ног трогает, слава богу, я отучил ее делать это в магазине или в гостях! Но тебе-то уже не три года! Прячься!

— А когда жидкость выделяется — это нормально? — с опаской поинтересовался пацан. — Раньше так не было. Ну, знаете, в самом конце, когда приятней всего…

— Это даже очень хорошо: можешь считать себя мужчиной. Это значит, что ты уже можешь иметь детей. Надеюсь, не раньше, чем ты этого захочешь.

Максим был уверен, что современная молодежь не ограничена в информации по этой теме. В истинной или ложной информации — уже другой вопрос. Хотя, действительно, мальчика с таким идеальным воспитанием наверняка родители должны были усердно оберегать от «развращающих» разговоров. А от других детей он ничего не узнал, скорее всего, потому, что у него нет времени с ними дружить. Он же еще и «на скрипку» ходит, и уроки надо успевать делать, да еще и не на сто процентов, а на сто пятьдесят…

— Ты, наверно, без отца растешь? — предположил учитель.

— Да, — кивнул Вадик, — только с мамой и бабушкой.

— Ты с ними об этом не разговариваешь?

— Они говорят всегда одно и то же: что это очень неприлично, и что я вырасту извращенцем…

Иногда приходится принимать очень сложные решения. Каждые родители сами решают, как воспитывать своего ребенка. Мама и бабушка выращивают Вадика, как тепличное растение, ограждая его от всего, что они считают плохим. ОНИ СЧИТАЮТ. Как часто, начиная со своего собственного детства и заканчивая своей педагогической карьерой, Максим наталкивается на мысль, что детей надо оберегать от заботы своих же родителей. Если родные Вадика узнают, какие беседы ведет с их чадом учитель физики, в лучшем случае Вадика переведут в другую школу. Что будет в худшем — даже думать не хочется. Как отец Макс не хотел бы, чтобы кто-то вмешивался в его методы воспитания дочери. Но как педагог Макс просто не может себе позволить поддерживать политику устаревших взглядов. Одно из двух: рассказать Ефремову, что означают слова «эрекция», «сперма», «мастурбация», чтобы он хотя бы понимал, что с ним происходит, не говоря уже о том, чтобы он понимал, о чем болтают его ровесники; или избавить самого себя от нервотрепки со взбешенными и негодующими старшими Ефремовыми, а может, и от чего-то похуже.

Выбор сделал очень быстро, когда Вадим ненавязчиво поинтересовался, как с этой проблемой справлялся Максим Викторович. И Макс откровенно и с ностальгией рассказал историю своего взросления.