Измена. Вторая семья моего мужа (СИ) - Шевцова Каролина

Фомичев догоняет меня, когда я вышла из отеля на улицу. Холодный осенний воздух приятно оседает в легких, вытесняя духоту и сухости номера, в котором теперь живет мой муж. Боже, как хорошо, как свободно дышится, когда его нет рядом.

- Римма, - слышу и оборачиваюсь. Фомичев улыбается мне так, будто нас двоих связывает общий секрет. – Милая, ты была просто великолепна.

- Что тебе нужно, Антон, - устало прикрываю глаза. От всего случившегося у меня болит голова и тянет в висках.

- Мне нужна ты, - Антон, видя мое состояние, подает мне руку, ведет куда-то вдоль дороги, мимо людей, мимо машин. – Римма, тебе нужен литературный агент? Я слышал о твоей книге и верю в ее успех, но женщине, пусть и такой умной, нельзя в одиночку плавать среди тех акул из издательства. Загрызут. Но я могу тебе помочь, я сделаю все, чтобы вывести тебя в топ, стану твоей второй рукой, твоим помощником и доверенным лицом.

Смотрю на свои пальцы, зажатые в красной, как у рака, клешне. Антон вцепился в меня и тянет, тянет, тянет. Смотрит в глаза, улыбается, что-то обещает, в чем-то клянется.

Это похоже на гипноз, но я слишком долго была кроликом, чтобы снова купиться на старания удава.

Вытаскиваю мокрую от пота ладонь из его рук и чеканю:

- Никогда в жизни, Антон. Никогда в жизни я не свяжусь с тобой. И советую не вставать у меня на пути, потому что, клянусь, задавлю. Уничтожу тебя, и Белого, только дай мне повод.

Несколько бесконечно долгих секунд Антон смотрит мне в глаза. Кивает. И произносит:

- Я тебя услышал.

После чего уходит от меня прочь. Надеюсь, что на этот раз навсегда.

Глава 45

Я не азартный человек и кто бы знал, что первая ставка, которую я сделаю, сыграет как надо!

Я поставила на самолюбие Белого и не прогадала. Он так сильно боялся за свое имя, так сильно желал остаться для всех не просто хорошим, а самым лучшим, что согласился на все мои условия. Сам или под давлением Фомичева – мне было не важно.

Мне вообще было не важно все, что происходило там, за стенами моего нового мира.

В ту же ночь я легла в родильное отделение имени О. М. Филатова на Самаркандском бульваре дом 3. В индивидуальную палату, которую всегда оставляют свободной для сложных случаев типа нашего. Обычно здесь ждут выписки девочки, которые в родах потеряли своих крох. Врачи делают все, чтобы эти бедные души не пересекались с другими мамами, не видели их уставших, но счастливых лиц, не мучились. Их прячут от детских криков, от утренних обходов медсестер, от боли и страданий.

Поэтому моя палата больше похожа на келью в башне. В самом конце коридора, без таблички и номера, сюда было не добраться остальным постороннему.

Здесь, в комнате два на два метра я и начала свою новую жизнь.

Много раз мне рассказывали, как трудно дается материнство. Но я почему-то была уверена, что у меня все случится иначе.

И случилось.

Я с самого начала знала и чувствовала своего ребенка так, словно она часть меня. Никаких страхов, никакой усталости, ничего кроме счастья. Целую неделю мы с Любой привыкали к новым для себя ролям. Я училась кормить ее из бутылочки, пеленать, баюкать на руках, держать столбиком, чтобы малышка могла срыгнуть, промывать носик, петь колыбельные и спать, когда она спит, иначе я бы только и делала, что сидела возле ее люльки и любовалась своей крохой.

Спасибо девочкам, которые не задав ни единого вопроса, приносили мне питательные обеды, детские вещи, просвещали в вопросах, в которых я оказалась совершенно дурой. Они же, не смотря на мои протесты, организовали выписку, с шариками и букетом роз – все как полагается.

- Ой, лицо попроще сделай, - бурчит Настя, видя мое недовольство, - у всех должны быть позорные фотки из роддома! Мы и так не предъявляем за то, что ты худая и красивая, так что будь любезна, терпи. Вик, подержи Любашу, Римма, вот так возьми цветы! Да, мать должна быть с цветами, надержишься ты еще ребенка! Тимур, Сережа, что вы как не родные, по бокам и улыбайтесь. Нет, Тимочка, ты не улыбайся, выходит зловеще! Кажется, что ты нас всех украл и держишь у себя в гареме!

Вокруг нас толпа людей, все радостные с такими же нелепыми охапками шаров. Внутри ощущение праздника, как на выпускном, когда всех вас, разных, даже незнакомых людей объединяет одно событие. Одна жизнь.

И в этой пестрой суете взгляд вдруг цепляет один единственный цвет – синий. Синий, как небо, синий, как океан. Синий, как глаза Никиты.

- Римма, камера вон там – шепчет на ухо Вика, и я с трудом поворачиваю голову куда нужно.

И улыбаюсь.

Хотя хочется плакать.

Это невозможно, хотя бы потому, что Никита улетел на Сахалин. Он сказал Насте, что этого расстояния достаточно, чтобы никогда, даже случайно не встретиться со мной. Там, насколько я поняла, Савранский устроился в компанию, занимающуюся танкерной нефтью и работает над программным обеспечением, софтом и другими непонятными мне вещами.

Это все, что я знаю о Никите.

Он обо мне и того меньше. Я просила Настю не рассказывать, что я удочерила Любу и вообще не говорить обо мне. Это оказалось несложно, потому что со слов Никиты, он просил ее о том же.

Так что синий иногда просто цвет. А иногда целый мир, в котором хочется, страшно и страшно хочется оказаться вновь.

- Риммочка, пойдем, вон машина, Сережка тебе нашу люльку установил, хочешь, можешь пользоваться, чтобы не тратить на лишнее? – Ласково шепчет Вика, пока я бессмысленно смотрю по сторонам.

Точно, нужно же кресло. И пеленальный столик! И еще кучу всего, о чем я раньше не то, что не думала, просто не знала!

Так мы с Любой попали домой. Сначала вдвоем. Через день к нам присоединился столик и кроватка. За ними коляска, слинг, игровой коврик, музыкальные игрушки, видеоняня, пеленки, распашонки и все, все, все, о чем я даже боялась когда-либо мечтать. Квартира наполнялась детскими вещами, а память телефона фотографиями с моей малышкой.

Время понеслось вскачь. Я пыталась найти баланс и успеть все и сразу. Днем отдавала себя дочери, по ночам писала. На выходных брала с собой Любу и ехала к Инессе Марковне. Она сразу приняла девочку. И хоть свекровь уже не могла удержать ребенка в руках, я видела, как ей важны эти встречи. Как лучились любовью ее блеклые, давно выцветшие глаза.

- Люба так на тебя похожа, - шептала она и целовала крохотные пальчики своей внучки.

А к Новому Году Инесса Марковна ушла. Она сделала это интеллигентно и тихо, следуя принципу, которому руководствовалась сама и учила других. Жить так, чтобы не мешать остальным. И я была рада, что свои последние дни эта бедная женщина провела счастливой.

Через месяц после похорон меня отыскал и огорошил нотариус, к которому обратилась свекровь. Оказалось, что она оформила дарственную и переписала на меня свою роскошную трехкомнатную квартиру на Кутузовском проспекте. Эта новость потрясла всех, в первую очередь Белого.

- Моя мать была глубоко больна, и я докажу в суде, что она не являлась адекватной, когда подписывала бумаги, - моего бывшего мужа корежило как бесноватого у паперти. Глаза бешеные, а с губ чуть ли не капает слюна. Выглядел он еще хуже, чем во время нашей последней встречи.

- Скажите, как давно болела Инесса Марковна, - спокойно уточнил нотариус, седой мужчина в характерных профессии очках.

- Четыре года, - выплюнул Белый, и окатил меня презрительным взглядом.

- Что ж, тогда у нас не будет никаких проблем, потому что Завещание было составлено чуть меньше десяти лет назад.

Эти слова поразили всех присутствующих. Белый побелел так, что я испугалась, не понадобится ли ему сейчас врач. Он выглядел как человек, перенесший инфаркт. Глаза на выкате, рот открыт и пытается что-то произнести, но из него не доносится ни звука.

- Ведьма, - наконец хрипит Филипп и тычет в меня пальцем. – Ведьма! Ты все у меня забрала! Все! Я этого так не оставлю, я добьюсь, я всем расскажу…