Джоди Малпас - Одна отвергнутая ночь

Теперь уже и я ощетиниваюсь, инстинктивно сжимая челюсть, когда передо мной появляется Уильям, всем своим видом демонстрируя авторитет. Несколько секунд он пристально смотрит на меня, а потом серыми глазами проходится по мятой одежде Миллера. Все не так. Миллер кажется потрясенным, и сейчас Уильям захочет узнать, почему.

— Что ты натворил? — спрашивает Уильям, равнодушно и спокойно, так, будто совсем не удивлен и, может даже, уже все знает.

— Не твое дело, — огрызается Миллер, хлопая дверью. — Тебе здесь не рады.

Чувствую потребность поддержать Миллера, но любопытная сторона меня проснулась вместе с настороженной. Так что я продолжаю стоять, поджав губы, и впитывать враждебность, электризующуюся между этими двумя.

— А тебе не рады в жизни Оливии, — парирует Уильям, поворачиваясь ко мне. Он, должно быть, замечает неверие на моем лице, только это, кажется, ни в коей мере его не заботит. — Ты идешь со мной.

Я возмущенно фыркаю, заметив, как Миллер позади Уильяма напрягся. Это даже близко недостаточно для меня, чтобы быть уверенной, что он вмешается. Прошу, не говорите, что он собирается встать на сторону Уильяма!

— Нет, не иду, — отвечаю уверенно, распрямляя плечи. Меня удивляет, что Миллер до сих пор не встрял, учитывая его бешеную реакцию на вмешательство Грегори всего час назад.

— Оливия, — вздыхает Уильям, — ты действительно испытываешь мое терпение.

Готовлю себя к еще одному комментарию относительно мамы, беспокоюсь о той злости, что закипает во мне только от одной мысли, что Уильям ее упомянет. Если он взорвется и скажет то, о чем я знаю, он думает, тогда я, возможно, буду так же хороша, как Миллер в его приступах бешенства.

— Это ты испытываешь мое!

Уильям хорошо скрывает свою дрожь, и мне понятно, что это от нежелания выражать перед Миллером свое переживание. Нет, теперь он будет соответствовать этой репутации всемогущества… и это значит, что все будет очень уродливым, очень быстрым.

— Я говорил, тебе не место здесь с ним.

Дыхание перехватывает при воспоминании о том, как Уильям говорил мне похожие слова, когда мне было семнадцать. Я сидела в его кабинете пьяная. Мне не было места рядом с Уильямом. Мне не место с Миллером.

— А где мне место? — спрашиваю, отчего Уильям смотрит на меня настороженно. — Ты как будто не думаешь, что мне есть место хоть где-то. Так скажи, где же оно, мое чертово место?

— Олив… — Миллер встревает, делая шаг ко мне, но я решительно его останавливаю, не желая давать ему возможность согласиться с Уильямом.

— Нет! — ору я. — Все думают, будто знают, что для меня лучше. А как же я? Как насчет того, что знаю я?

— Успокойся. — Миллер рядом со мной, покачиваясь, пытается успокоить меня, прикасаясь к задней части шеи, ласково поглаживая. Не сработает. Только не сейчас.

— Я знаю, что должна быть здесь! — кричу, меня трясет от растущей ярости. — Я спотыкалась по жизни с тех пор, как ты меня прогнал! — обвинительно тычу пальцем в сторону Уильяма. Этот жест заставляет его несильно отшатнуться. — Теперь у меня есть он, — обнимаю Миллера и прижимаюсь к нему. — Чтобы удержать меня от него, тебе придется меня закопать, только так!

У Уильяма нет слов, Миллер рядом со мной напряжен, а меня трясет от злости, япытаюсь сосредоточиться на том, чтобы сделать несколько глубоких вдохов и успокоиться. Сдерживаю воздух. Такое ощущение, что у меня паническая атака.

— Шшшш, — Миллер прижимает меня к себе и целует в макушку. Это не характерный для его жест, но это отчасти работает. Я поворачиваюсь к нему и вжимаюсь, его губы прижимаются к моей макушке, целуют и мурлычут, я зажмуриваю глаза.

Проходит много, много времени, прежде чем кто-то произносит:

— Что ты к ней чувствуешь? — спрашивает Уильям, в его голосе нежелание и осторожность.

Стою там, где есть, опасаясь того, что может сказать Миллер. Очарование здесь не спасет. Чувствую, как грохочет его сердце, почти слышу его.

— Она кровь в моих венах, — говорит он четко и нежно. — Она воздух в моих легких. — короткая пауза, и я уверена, что слышу шокированный вдох Уильяма. — Она яркий свет надежды в моей мучительной темноте. Я предупреждаю тебя, Андерсон. Не пытайся забрать ее у меня.

Я проглатываю слезы и еще сильнее вжимаюсь в его грудь, благодарная за то, что он меня поддерживает. И снова опускается эта тишина. Пугающе тихо, а потом я слышу резкий вдох и знаю, чей он.

— Мне абсолютно все равно, что происходит с тобой, — говорит Уильям. — Но как только я получу хоть намек на то, что Оливия в опасности, я приду за тобой, Харт.

С этими словами Уильям закрывает входную дверь, и мы остаемся наедине. Объятия Миллера ослабевают, его дрожь стихает, и он отпускает меня, когда, на самом деле, я хочу, чтобы он держал меня крепче. Неуверенным шагом он подходит к комоду с шкафичку и со стуком наливает виски, быстро опрокидывая его в себя. Я стою неподвижно и молчу. Спустя как будто столетие, он вздыхает:

— Почему ты все еще в моей жизни, сладкая девочка?

— Потому что ты боролся за то, чтобы я в ней была, — напоминаю ему, не колеблясь, и при этом стараюсь звучать уверенно. — Ты грозился вырвать позвоночник каждому, кто попытается забрать меня у тебя. Жалеешь об этом?

Готовлю себя к нежеланному ответу, когда он поворачивается ко мне, только глаза его опущены.

— Жалею о том, что затянул тебя в свой мир.

— Не надо, — бросаю резко, не хочу, чтобы он потерял свое мужество теперь, когда Уильям ушел. — Я пришла добровольно и добровольно остаюсь. — Решаю игнорировать упоминание фразы «мой мир». Меня уже тошнит от слов «мой мир», едва ли так же сильно, как от всего остального.

Новая порция виски опрокинута в него.

— Я подразумевал это, — он делает попытку сфокусироваться на моих глазах, но сдается, и вместо этого проходит по гостиной.

— Подразумевал что?

— Мои угрозы. — Он опускается на низкий кофейный столик и аккуратно ставит стакан рядом, несмотря на свое нетрезвое состояние. Даже покручивает его перед тем, как отпустить, довольный местоположением. Непослушные волосы снова дают о себе знать, падая на его лоб, и он убирает их, после чего опускает взгляд на свои руки, локтями упираясь в колени. — У меня всегда был взрывной характер, Оливия, но когда речь заходит о сверхзащите тебя, я сам себя пугаю.

— О чувстве собственности.

Он поднимает голову, и на лбу проступают морщинки:

— Прости?

Уголки моих губ приподнимаются в крохотной улыбке, когда его манеры проступают даже в настолько пьяном состоянии и в такой убогой ситуации. Подхожу к нему и становлюсь на колени между его ног, он смотри на меня, наблюдая за тем, как я убираю его руки с коленей и беру их в свои.