Иду на свет - Мария Анатольевна Акулова

Глава 21

Санта расстегнула молнию на платье, не сдержав при этом облегченный тихий стон. Только сейчас, освобождаясь от одежды, окончательно поняла, насколько устала.

Думала, морально только, оказалось — физически.

Переступила через ткань, потянулась за плечиками. Услышав донесшееся из спальни:

— Что он от тебя хотел? — застыла.

Сначала смотрела на себя в зеркальном отражении. Полураздетую в черном и кружевном. Всё ещё с прической на голове и не осыпавшимся макияжем на лице. Потом закрыла глаза, проглатывая раздражение.

Не понимала, что Данила обязательно спросит? Понимала, конечно. Но очень не хотела повторно поднимать тему.

Видеть в его взгляде злость, страх, неуверенность в ней. Отчитываться, как делают школьницы. Клясться, обещать, доказывать.

У неё сил на всё это нет. Неужели непонятно?

— Предложил работу.

Немного продышавшись, Санта ответила вроде бы спокойно. Взяла себя в руки, скатала чулки, расстегнула бюстгальтер. В зеркало больше не смотрела, повернулась к одному из ящиков, чтобы достать пижаму. Боковым зрением уловила, что Данила появляется в дверном проеме между спальней и гардеробной. Смотрит на неё… Ждет, тоже застыв с недорасстегнутой манжетой рубашки.

Продолжения, конечно же. А Санте снова не хочется ничего говорить.

— Ты серьезно? — Данила уточняет по прошествии какого-то времени. Санта успевает нырнуть в майку и высвободить из-под ткани намертво залакированные волосы.

Поворачивается к нему, смотрит немного с вызовом, приподняв бровь. Спрашивает:

— Думаешь, мне нельзя серьезно работу предложить?

И знает же, знает, черт возьми, что он имел в виду совсем не это, но зачем-то нарывается на скандал. Дура, наверное…

— Первую серьезную работу тебе предложил я. Поэтому не передергивай.

В ответ получает закономерную просьбу-приказ. Хмыкает, плечами пожимает.

Нет — так нет.

Шорты комкает в кулаке, направляясь на него. Думает о том, что сейчас душ примет — её отпустит. Всё хорошо будет. Лягут спать, а завтра выходные…

Санта не ожидала, но мужская рука преграждает путь.

Она немного смотрит на пальцы, которые держатся за косяк. Потом вверх и влево — на Данилу.

Он хмурится. Между бровей — складка.

— Сант…

Обращается, будто устал. И ей тут же снова стыдно. И хочется достать из себя обычный непередаваемый, щенячий даже, восторг со времен начала их отношений. Но он будто спрятался, а она найти не может…

— Он правда предложил работу. Плёл о том, что может поговорить обо мне с Игнатом или Макаром. Оставил визитку. Предлагал позвонить… Но я не дура, Дань. Я всё понимаю…

Последние предложения были произнесены с сожалением, Данила на них сильнее нахмурился.

Снова потянулся к ее лицу своим, щеки коснулся губами. Оторвался, но не отпрянул…

— Это игра, Сант… Это всё игра…

Произнес, вызывая у девушки снова улыбку — снова горькую.

— И это я тоже понимаю.

— Не подпускай его к себе.

Данин взгляд жег кожу. Слова проникали под неё. Санта снова замерла, смотря уже в спальню.

Понимала суть его просьбы. Откуда возникла и почему закономерна. Понимала, а хотела бы, чтобы просьбы не было. Она же не маленькая…

— На пары не являться. Из Веритас уйти. По барам не ходить. К себе не подпускать. Что ещё не делать? Дышать по графику или свободно?

Санта озвучила тихо, тоже повернув голову. Практически в мужские губы.

Которые не тянутся к её рту, а отдаляются.

Данила смотрит недолго, ничего не говоря…

А Санта красноречиво опускает взгляд на руку.

Много ограничений. Сплошняком облаченные в просьбы приказы.

А ей ведь свобода нужна не затем, чтобы тут же броситься блядовать, как сделала Рита. Это тоже о доверии и готовности положиться.

Она не виновата, что когда-то Даниле не повезло. И она не хочет отгребать за Риту.

— Что ты делаешь, малыш?

Данин вопрос выглядит внезапным. Так же звучит. Он слишком попадает в цель. И слишком ласково произнесен.

Он тут же гасит злость и напоминает об усталости.

Санта шепчет:

— Я не знаю…

А потом позволяет себя привлечь. Данила обнимает, вжимается губами в волосы, потом в щеку. Сильнее сжимает… И ещё сильнее…

— Я понимаю, что ты для меня стараешься. Стыдно, что не могу оценить. Но сегодня мне было сложно. Там все успешные и на голову выше. Я стояла, слушала и понимала, что никогда такой же не стану. А мне хочется, Дань… Поэтому бешусь. Неудачницей себя чувствую…

— Ты спешишь просто, жадина…

Из Санты начинают литься слова, которые расслабляют Данилу.

Он отвечает с улыбкой.

Она же против воли растягивает губы Санты. Эта — тоже усталая и не слишком радостная. Но без яда. Не злая.

— В этом вся беда. Ты прав. Я — жадина. А ты — слишком хорош.

Женская рука едет по рубашке вверх, гладит шею, ныряет в волосы…

— Хочу ещё немного побыть собой, пока я не стану твоей тенью… — Наверное, именно это её главное откровение. Главный же страх. Суть её протеста. Она не может бездумно нырнуть в любовь к нему. Она видела, чем заканчиваются такие прыжки. Иногда Санте становится очень плохо от мысли, что ей правда лучше было просто им фанатеть, а не пытаться вместе строить.

— Почему ты тенью стать должна? — Данила задает вопрос не сразу. Скорее всего, посыл для него не очевиден.

— Мама стала.

В ответ на шепот Санты глубоко вздыхает. Возможно ли понять — она не уверена. Но он, кажется, может…

Гладит по волосам, целует ещё раз.

— Ты — папина дочка. Очень папина.

Произносит не ради красного словца. И явно не только положительные черты под этим подразумевает. Они же оба отлично знали Петра. Кроме прочего, он и сам был человеком тщеславным, упрямым, вспыльчивым… И это всё в Санте тоже живет.

Точно так же, как живет