Ульяна Соболева - Черные Вороны. Реквием

— Все деньги переведены на мой счет в Швейцарии, у тебя нет ни копейки. Геннадьевич не будет ждать тебя через полчаса на назначенном месте — ему уплачено за то, чтобы не помогал тебе. Я перекуплю любого адвоката, которого ты наймешь.

Я замерла, сердце замедляло свой ход, наконец, немного придя в себя, я тихо спросила:

— Чего ты хочешь, Герман?

— Возвращайся домой — поговорим.

Я кивнула сама себе, понимая, что перечить ему бесполезно. Его голос доносился издалека и казался глухим и металлическим.

— Я приеду.

— Шмотки свои вези обратно, — скомандовал Новицкий и отключил звонок.

Глава 20

Она мне мешала. Первый день особенно. Смотрел на нее и не понимал какого хрена притащил её к себе домой. Я привык жить один, чье-то присутствие мешало до бешенства. Я и телок сюда не приводил. Лучше трахаться на их территории — потом свалил и дело с концами. Впрочем, я не церемонился с ними и у себя, но уйти всегда проще, чем кого-то выставить за дверь. Я всегда считал, что женщина, которую я имею не должна быть женщиной, с которой я сплю по ночам. Потому что по ночам я либо вообще не спал, либо спал с пушкой на соседней подушке.

Когда мы зашли в квартиру девчонка присвистнула, а я прикидывал что это за зверек и насколько он безобиден. Да и безобиден ли? Гены генами, а родословная у неё не ахти. Не скажу, что моя блещет чистотой, но я бы не хотел, чтоб у меня что-то украли или устроили вселенский апокалипсис в моей квартире. Да и я понятия не имел как обращаться с детьми. Последний раз, когда я с ними имел дело — это были такие же звереныши, как и я, выросшие на улицы. Отпрыски шлюх, наркоманов, алкоголиков с перспективой окончить так же, как и их предки.

Я не привык считать их детьми, даже тех, кто был младше. Это враги, так или иначе претендующие на твой кусок хлеба, добычу и территорию и не факт, что тот, кто младше слабее. Но девчонка не была похожа на уличных и в тот же момент явно не походила на девочек ее возраста, выросших в любви и ласке. Она такой же звереныш, но выросший в питомнике. Со своими правилами и законами.

Я был на зоне для малолеток и интернат мало чем отличается от нее. Девочка прошла определенную школу жизни, и я видел это в её глазах. Не детских совсем, как и у многих тех, кто видел в жизни то, что видеть детям не положено.

Оставил там на вокзале и вдруг понял, что не могу уехать. Потому что знал, что её там ждет…Когда-то моя мать стояла так у дороги, торгуя телом за кусок хлеба для меня, пока не сдохла от побоев сутенера, а меня, восьмилетнего, не вышвырнули на улицу с той коморки в которой мы с ней жили.

Её не похоронили по-человечески. Закопали на кладбище в низине, где постепенно дождь смывает все кости, крест всунули с табличкой «Тищенко Антонина Сергеевна» и возраст указали не точно. Вот как заканчивают девочки, оказавшиеся на улице. Ублюдка не нашли тогда, а я нашел спустя пару лет, и раздробил ему все кости молотком, а потом расчленил. После этого меня и назвали Зверем. Мне было всего двенадцать.

Потом «Малолетка». Заключение психиатров о невменяемости и психологической травме. Они не поняли, что я был вменяем на все сто и убийство просчитал до мелочей, вынашивая планы мести четыре года и подбираясь к мрази. Мне повезло, что ублюдок был педофилом и адвокат, выгодно использовал это в моем деле. Как и то, что проклятый извращенец торговал мной, зная мой возраст. Меня выпустили через два года. Я отделался парой ножевых на зоне и стойко закрепившейся за мной кликухой. Просто подфартило. Ну должна ж эта сука хоть иногда поворачиваться ко мне фейсом, а не задом. Впрочем, я оптимистично отымел бы ее сзади, но своего добился. У меня была цель и ненависть. Столько ненависти, что ее хватило бы на десятерых. А ненависть чертовски охренительный мотиватор. Она заставляет подниматься с грязи, отряхивать кровь и переть дальше, как танк. К цели. Пока не уничтожу.

Спустя пять лет, я отблагодарил адвоката крупной суммой наличными и работой на Ворона у которого тогда был на побегушках.

— Значит так, мелкая, мой дом — мои правила. Ты здесь пока я не найду для тебя другое место, а значит ты в гостях. В гостях к хозяевам относятся с уважением. Я не буду втирать тебе о вечном и учить манерам, но я так скажу — воровать, лазить в моих вещах и вредить окружающей обстановке не рекомендую так как потом отхлестаю ремнем по заднице. Больно отхлестаю. Сесть не сможешь.

Она презрительно фыркнула и пожала острыми плечами:

— Напугал. Тоже мне воспитатель. И не так хлестали, — оглядывается по сторонам, даже рот приоткрыла. Видно, что в таких квартирах никогда не бывала. Совсем мелкая. Неужели шестнадцать? Я б и тринадцати не дал. Хотя, может если переодеть, умыть и расчесать…

- Не хами. Я быстро могу вернуть тебя на вокзал. Не забывай, что я твой работодатель — плачу крышей над головой, жрачкой и в любой момент могу уволить без предупреждения и выходного пособия.

— Ладно. Все ясно. Проехали. Какие еще правила в твоем доме? Договор подпишем?

— Нет, мелкая, хватит устного. Еще — мыться. И желательно каждый день. А то пахнешь ты, как кучка навоза, а выглядишь и того хуже.

Нахмурилась и даже понюхала себя. Я сдержал смешок. Забавная она.

— Это ты загнул. Может и не благоухаю, как твои …эмммм….домработницы, но и не воняю. Я свитер три дня назад чистый надела и голову недавно мыла.

Она почесала затылок, потом у виска.

— Через день мыть надо, и зубы два раза в день чистить. Я очень чувствительный к запахам. А ну, иди сюда, дай голову посмотрю.

— Еще чего. Не лезь ко мне. Я обещала убирать и есть тебе готовить, а не позволять осмотры проводить.

— Грязная ты и ободранная. Не удивлюсь если там в твоих космах не мытых живность водится. Сюда иди. По-хорошему.

— Да пошел ты! Еще скажи медкомиссию пройти с гинекологом.

— Надо будет пройдешь и гинеколога.

Шарахнулась к двери, когда я приблизился, а я сгреб ее за свитер и притянул к себе.

— Не брыкайся. Не вынуждай силу применять. Еще раз на меня ругнешься — и вымою рот с мылом, поняла, а во второй раз — отрежу язык. Ты не обольщайся, мелкая. То, что взял с собой не значит, что ты попала в сказку, ясно?

Посмотрел на её волосы вблизи, раздвигая пряди и сам выматерился вслух.

— Твою ж мать. Быстро в ванную. Ты же девочка! Ты что совсем не мылась? Охренеть!

— Отвали, не трогай меня. Какая тебе разница? Я сама.

Дергается, а на глазах слёзы. На грязной физиономии только глаза и видно. Вот нахрена я ее притащил? Она мне весь дом загадит. Блохастая, грязная, как паршивый котенок.