Андрей Максимов - Карма

Глаза Наташи сощурились, она прицелилась, как охотник.

Перед дверью кабинета следователя Наташа на всякий случай включила диктофон и положила его сверху сумочки.

Конечно, Цветков вряд ли захочет наезжать на прокуратуру. Но вдруг? Нынче направление политических ветров столь часто меняется, что нужно быть готовым ко всему.

Следователь Коростылев, с которым Наташа познакомилась в больнице, на этот раз был в форме и казался еще более красивым, но от этого не менее уставшим.

Он задавал бессмысленные, как казалось Наташе, вопросы. Коростылеву скучно было их задавать. Наташе – скучно отвечать. Так и беседовали.

Наташа решила хоть немного себя развлечь.

– Если вам так неинтересно вести это дело, зачем же вы им занимаетесь? – спросила она. – Разве можно делать работу хорошо, если она вам настолько скучна?

Следователь поднял на нее свои красивые глаза, помолчал мгновение и спросил беспристрастно:

– Значит, вы точно видели, что у стрелявшего отклеился один ус?

– Если вы не можете ответить на мой вопрос как следователь, то ответьте хотя бы как мужчина. Нехорошо быть настолько невежливым с дамой. Или для следователя прокуратуры есть единственный пол: свидетель?

Наташа села, положив ногу на ногу, сумочку положила сверху, чтобы лучше записывалось.

Следователь неожиданно перегнулся через стол, схватил сумочку, выхватил магнитофон, вынул из него кассету, сломал, бросил в мусорную корзину, а сумочку снова положил Наташе на колени.

Все это молниеносно и с улыбкой.

– Что вы делаете?! – вскочила Наташа. – Я буду жаловаться!

– Кому? – продолжал улыбаться следователь Коростылев. – Кому в России можно жаловаться на правосудие, что вы такое говорите? А вы, значит, решили времени даром не тратить и заодно материальчик накропать. Стыдно, Наталья Александровна! Да и опасно.

Наташа опустилась на стул, вскинула глаза.

– Что глядите? Хотите, я вас сейчас арестую за что-нибудь?

– За что? – удивилась Наташа.

– Найду за что. За взятку. За неуплату налогов. За наркотики в вашей сумке.

– У меня нет… – начала Наташа, но инстинктивно прижила сумку к груди.

Коростылев не дал ей договорить:

– Бросьте вы, Наталья Александровна. Надо будет арестовать – что-нибудь всегда найдется. Вот вы сейчас хотели меня подставить, да? Просто так подставить, ни за что. А ведь я вам не буду мстить. Мне, знаете, как легко вам отомстить? А я вот не буду.

– Очень благородно. – Наташа поняла, что ей действительно становится страшно.

– Вот вы – журналистка, да? Вы бы и написали лучше о том, почему прокуратуру поставили в такие условия, когда нечестным быть проще, чем честным. Вот вы ко мне шли как к врагу. А я, между прочим, поставлен вас защищать. И защищаю, как могу. А вы меня не любите… – Он перегнулся через стол, посмотрел на Наташу в упор: – Почему вы меня не любите? – Он снова сел. – Почему вы все нас не любите? Как же мы будем вас защищать, если вы нас все так не любите?

Наташа помолчала и спросила:

– А вы сможете раскрыть? Ну, все это дело… Вы не думайте, я вас как частное лицо спрашиваю, у меня ведь второго диктофона нет.

– Я знаю, что у вас есть и чего у вас нет, – произнес Коростылев печально. – Дело, считай, раскрыто: там ничего такого сложного нет. Теперь отправим начальству и будем ждать дальнейших указаний.

– Указаний о чем?

– Куда дальше дело двигать… – Коростылев вздохнул. – Или не двигать. А напоследок я знаете что вам скажу? Вы попробуйте даже неприятных людей полюбить. Ага. Это вам надо, пожалуй, даже больше, чем, скажем, мне. А то вы, журналисты, злые такие… Смотрите на мир зло, а потом людей пугаете. Ну, в смысле читателей, зрителей…

Уже у самой двери Наташа не выдержала и зачем-то спросила:

– Сейчас к вам Пестель придет на допрос. Вы его долго допрашивать собираетесь?

Коростылев поднял глаза от бумаг:

– Во-первых, я не собираюсь его допрашивать вовсе.

– Как это?

– Я собираюсь снимать с него свидетельские показания. Если бы, скажем, я вас допрашивал, вы бы от меня ушли совсем в другом настроении. Если бы ушли… Это во-первых. А во-вторых, свидетель Пестель у меня уже был.

– Как – был? – Наташа почувствовала, что у нее подкашиваются ноги.

– Он попросился раньше. И я, между прочим, пошел ему навстречу. Гуманно поступил.

Наташа читала в каких-то книжках – стихах, кажется, – что, когда дорогой человек уезжает из города, город превращается в пустыню.

Но когда она вышла из прокуратуры на улицу, город, наоборот, показался ей отвратительно густонаселенным. Вокруг нее торопилось огромное количество людей, и все казались тошнотворно деловыми и омерзительно счастливыми. Наташа с ужасом поняла, что, если бы у нее сейчас был пулемет, она, не раздумывая, расстреляла бы всех. И ее бы тоже расстреляли. И, слава богу, все бы закончилось.

Идти ей было совершенно некуда. Она и шла в никуда.

Болезнь навалилась на нее душным одеялом. Стало тяжело дышать. Она смотрела на витрины магазинов и думала, что еще вчера – буквально вчера – можно было зайти купить какую-нибудь шмотку, и жизнь вроде как приобретала смысл. А сегодня это сделать уже невозможно, бессмысленно, глупо…

Бабушка взяла ее за руку:

– Вам плохо?

– А вам, можно подумать, хорошо, – огрызнулась Наташа.

– Вроде трезвая, – удивилась бабушка и исчезла в толпе.

«Вот, страна, – подумала Наташа. – Право на сострадание здесь имеют только пьяные».

Она посмотрела вокруг и вдруг совершенно отчетливо поняла, что видит это все если не в последний раз, то уж в предпоследний, это точно. Что никогда – ни-ког-да, ни-ког-да – не увидит ни эту бабушку, ни этих людей, ни этих троллейбусов.

Троллейбусов почему-то было особенно жалко. Наташа вошла в телефонную будку, прислонилась лбом к аппарату и заплакала.

Сзади кто-то положил ей руку на плечо.

Она дернулась, давая понять, что совершенно не расположена сейчас ни с кем разговаривать.

Человек был настойчив.

Наташа обернулась.

Пестель.

– Вы откуда взялись? – И тут же, без перехода, в ужасе: – Господи, у меня же, наверное, тушь вся размазалась…

– Я за вами от самой прокуратуры иду… – Пестель явно был смущен. Да еще эта рука перевязанная делала его совсем не героическим, а печальным.

– От прокуратуры?

– Глупо все как-то… – Прохожие толкали Пестеля, но он, казалось, их не замечал. – Глупо. Я сначала решил с вами не видеться. Попросился к следователю на допрос пораньше, чтобы с вами не столкнуться. А потом как дурак специально пришел, чтобы на вас посмотреть. Шел за вами зачем-то. Потом вижу: вы заплакали…

– Что вы ведете себя, как маленький, честное слово!