Коник-остров. Тысяча дней после развода - Татьяна Рябинина

class="p1">— Саш, давай срань всякую дымную в огонь. Траву, листья, мох сырой. Только чтобы не погасить совсем, спичек мало.

Мы бегали и кидали в костер все подряд, кашляя и вытирая слезы от едкого дыма. И звук, вроде, стал громче.

— Ну давайте, давайте, плывите сюда! — причитала Саша, вглядываясь в озеро. — Смотри, вот они!

Она запрыгала и замахала руками. Из-за скалы с тремя соснами показался ядовито-апельсиновый катамаран биостанции. Еще немного, и я разглядел на корме Надежду, а у руля — деда Леньку. Саша с визгом бросилась мне на шею.

— Лазутин, сука такая! — ласково поприветствовала меня начальница, засучив штанины и спрыгнув на мелководье. — Только не говори, что катер утопил.

— Утопил, Надюша, — сокрушенно вздохнул я, когда она вышла на берег. — Наскочили на луду, чуть западнее, перевернулись. Позавчера еще. Надо будет поднимать.

— За свой счет, Иван Федорыч, за свой счет. Хорошо хоть барышню не угробил. Ладно, все, разберемся. Костер гасите и на борт. Я визитке сообщу, чтобы тут в порядок привели и дров закинули. Саша, все нормально? Живая, здоровая?

— Да, спасибо, — закивала та.

— За что спасибо-то? — фыркнула Надя.

— Что нашли нас.

— А, говно вопрос.

— Мы на пожарный облет надеялись, — сказал я, когда уже забрались на катер. — Костер палили постоянно.

— Фигня, — Надя махнула рукой. — Они сейчас летают как хотят и где хотят. Долго могли еще ждать. Скорее, из визитки приехали бы стоянку проверить. Через недельку. Или через две. А я позавчера вечером тебя по рации вызываю — узнать, когда Александра уезжает. Тишина, как в танке. Звоню на телефон — аналогично. На следующий день все то же самое. И это мне уже не нравится. Зову Сашка, тот говорит, что вы были, монаший припас забрали, а за своим что-то не едете. Зову Ильинский, Ермона говорит, да, были и сплыли. Тут уж мы все нервничать начали. Волна-то нехорошая была, с северов.

— До ночи колотились, — подхватил дед Ленька. — И в рацию, и в телефон. Утром Надюха грит: все, дед, поплыли к ним, посмотрим, что там. Вдруг в бане угорели. Пришли — вас нет, только пса одна бродит. И катера нет. И Сашок тоже грит, не было вас. Где искать? Хотели уже спасателей звать, с вертолетами. А Надя: погодь. И снова монахам: не говорили, как пойдут? Тамара: да вроде, мимо Коника. Ну мы сюда. А тут дымоган.

Я рассказывал, как плыли до берега, как костер разводили и рыбу ловили. Так, чисто бытовое. Саша помалкивала, глядя за борт.

Сегодня четверг. А в субботу она уедет. В крайнем случае, в воскресенье.

Вот и все…

Глава 27

Александра

— Не беспокойся, Саша, — приговаривала Надежда, когда мы выбирались на пристань, — в субботу утром приедем за тобой, отвезем в Кугу. А ты, Ванюша, бабос готовь, тоже поедешь, будешь с мужиками договариваться по катеру.

— Да знаю, Надя, — с досадой отмахнулся Иван. — Первый раз, что ли? Может, хоть чаю попьете?

— Не, поплывем. Пока ты там еще все раскочегаришь. Дедуне вон обед пора готовить, и так припозднимся сегодня. Ладно, не бери в голову. Дело обычное, озерное. Я в первый год тоже лайбу затопила, да еще на глубине. Ничего, достали.

А Лиса уже плясала вокруг нас, срываясь с лая на визг, и все никак не могла успокоиться.

— Журнал утонул. И пробы твои, — Иван присел на корточки и спрятался за нее, но голос звучал напряженно.

Мне тоже было не по себе. Как будто отмотали пленку и вернулись на два дня назад, в тот момент, когда только собирались выезжать, сначала в Кугу, потом на Ильинский. Петля времени, в которую столько всего вместилось…

— Ничего, — я потрепала Лису по загривку. — Я все записи сразу в файлы переносила. А последние… да ладно, подгоню цифры. И так уже все ясно. Если не трудно, затопи баню, пожалуйста. Такое чувство, будто неделю не мылась. Хочу погреться и спать до вечера. А потом до утра. Завтра придется работать весь день, сколько получится.

— Хорошо, Саш, затоплю. Пока будешь мыться, что-нибудь приготовлю.

Я даже в комнату заходить не стала, сразу пошла в лабораторию. В первую очередь потому, что не хотелось лишний раз сталкиваться с Иваном. Это было как задевать без конца свежую ссадину. Нет, не свежую, а поджившую, но содранную. Закончить бы поскорее все дела и уехать. Отмотать пленку на этот раз вперед, в субботнее утро. Чтобы приехали Надя с дедушкой, отвезли в Кугу. Там со всеми попрощаюсь — и в Пудож с Сашей. Он же обещал, что подбросит. Потом автобус, потом поезд — и дома. Передохнуть немного, а там и отпуск. Две недели в Сочи. Солнце, море…

Вот только не радовали что-то мысли о Сочи.

Ладно, как-нибудь. Переживем.

Чтобы не терять времени и занять голову, я просматривала уже отстоявшиеся пробы и записывала результаты в таблицы. Потеря последних контрольных была, конечно, ощутимой, но не критичной. Дверь я закрывать не стала, слышала, как Иван принес в баню дрова из поленницы и возился там, а потом вдруг все стихло. Даже как-то страшно стало — он вообще живой?

Подошла на цыпочках к двери, выглянула, так же тихо подкралась к предбаннику.

Иван стоял и смотрел на сваленные у печи дрова. Потом тряхнул головой, словно отгоняя какую-то мысль, и занялся растопкой. Я так же тихо отползла на исходные позиции.

Интересно, о чем он думал?

«И он знает не все, и ты тоже», — сказал отец Рафаил. Ну вот мы и узнали… все. И что, теперь легче? С одной стороны, да, потому что стало понятно и прозрачно. С другой…

Больно, так больно… Только боль уже не острая, а тягучая, ноющая, неотвязная, как вопрос: что же мы наделали?.. Как подростки… старались уколоть друг друга побольнее, заставить ревновать. А надо было просто поговорить обо всем — то, чего мы никогда не умели. Вчера вот смогли. А толку-то теперь?

Ничего, переживем. Стиснем кулаки, стиснем зубы, искусаем губы в кровь — но переживем. Может быть, наконец повзрослеем и поумнеем. Жаль только, что нам — нам вместе — это уже никак не поможет. Потому что не будет больше никогда этого самого «вместе».

Смотри в таблицу, Саша, а то опять все графы перепутаешь, придется пересчитывать.

— Иди мойся.

Я вздрогнула и подняла голову. Иван стоял на пороге, и его лицо напоминало посмертную гипсовую маску. Даже не заметила, как время прошло, так зарылась в цифры.

— Там веник березовый сырой. И еще