«Реми Мартен» - Светлана Полякова

себя грязь, но как же это сделать, если речь идет о душе, а не о теле?

С помощью красоты. Он прав… Он абсолютно прав, и мне даже стало стыдно, что я сама, такая взрослая, такая утонченно-рафинированная, такая вот снобка, сама это понимала, но пыталась вписаться в чертову жизнь, посидеть на чужом празднике, стать такой же, как все эти «бонзы».

Могла бы я так же, как он, рискнуть, поставить на кон свою жизнь, свое благополучие, свое будущее ради маленького глотка свободы?

Ради глотка любви?

— Если ты останешься со мной, тебя погубят, — сказала я, дотрагиваясь до его руки и чувствуя себя так, точно я была матерью этого большого ребенка. — Как же ты тогда будешь?

— У меня нет времени быть мудрым, — усмехнулся он, — Может быть, я поступаю, на их взгляд, опрометчиво. Я и на свой взгляд так поступаю…

— Ты жалеешь? Нет, пожалуйста!

— Я не жалею. Просто боюсь за тебя… Ты, на их взгляд, «подавляющая личность». Ты мешаешь им делать так, как они считают нужным…

— Господи, да чем же я им мешаю? — искренне удивилась я. — Отопление, что ли, им отключаю? Я вообще большую часть времени нахожусь в совершенно других измерениях! Хожу спокойно по своим бабулям и ни разу еще там их не встретила, этих твоих Дубченко!

— Однажды ты просто сидела за столиком, — сказал он. — Туда нечаянно зашел человек, которого они считали своим. Я сейчас даже не смогу тебе сказать, почему я остановился… И тем не менее со мной произошло нечто странное. Я стоял и чувствовал себя полным идиотом. Ты подняла глаза от книги, и я понял, что ты еще не вернулась. Тот мир, в котором ты находилась, показался мне таким манящим, сложным и загадочным, что мне стало невыносимо находиться в мире, где все упрошено до косноязычности… Кажется, ты не очень-то хотела тогда говорить со мной.

— Не хотела, — тихо рассмеялась я.

— Да и потом ты отталкивала меня, всеми силами пыталась освободиться, и я долго не мог понять — почему. Что во мне вызывает в тебе такое чувство протеста?… Знаешь, это ведь было так здорово — снова вспомнить, каким ты был раньше. Вспомнить, как звучит музыка… Начать читать стихи и вдруг обнаружить, что эти люди с приклеенными улыбками и стальными глазами слишком похожи на сектантов и весь круг моего общения должен быть ограничен только подобными им, а тебе там не было места… По их мнению. И то, что там не было места тебе, заставило меня понять, что ты просто их больше. Потому что это значило только одно: у них слишком все мелкое, чтобы ты поместилась там. И тогда я подумал: неужели и я стал таким же мелким? Когда ты появилась рядом со мной, вся их педагогическая деятельность пошла прахом. Я захотел стать свободным. Я понял, что не хочу больше так… Потому что счастье совсем не в деньгах, которые надо «делать, делать и делать», как завешал великий гуру, а…

Он вздохнул, посмотрел поверх моей головы, и я обернулась. Там висела мамина икона.

Это было очень странное чувство, как будто он молча разговаривал с Господом и Господь понимал и принимал его. А я сейчас была всего лишь связующей нитью между ними, вот обидно мне совсем не было. Наоборот.

— В чем же счастье? — тихонько поинтересовалась я спустя несколько минут.

— В обретении, — ответил он. — В свободе. В любви. В смысле жизни… В музыке. В обретении всего этого…

Последние слова он сказал так отчаянно, словно это крикнула его душа. А потом спокойно добавил:

— С твоей помощью я убежал из тюрьмы. Еще один шаг — я сам стал бы таким же. Я даже понял, почему они так хотят тебя уничтожить…

— Почему? — заинтересовалась я, так как до сих пор не могла этого понять.

— Потому что ты слишком независима. Значит, тебя надо купить… Попробовали — но ты отказалась продаться. То на чем они привыкли играть, не прошло. На их взгляд, ты живешь в трюме. Но и в трюме продолжаешь оставаться королевой, наотрез отказываясь стать крысой…

— Но почему я должна быть крысой? — возмутилась я.

— Для них все люди крысы.

— Вить, я уже устала. Кто они такие? И почему ты говоришь о них как о какой-то секте?

— Потому что это и есть секта, Сашенька. Сначала тебе предлагают пройти обучение в некой школе, как начинающему бизнесмену. Там тебя обучат управлять собой и людьми, научат смотреть на жизнь позитивно и сотрут энграммы…

— Бред какой-то, — устало сказала я. — Полный бред… Чего-то я последнее время много слышу про этот кретинский позитив и эти ужасные энграммы… Мода такая, что ли?

— Просто это очень распространено сейчас, — сказал он. — Люди легко попадаются на эту удочку. Скажем, у тебя что-то не получается, ты идешь по улице хмурая, и вдруг к тебе подлетает радостная дама и щебечет, что твой круг общения низок, тебе надо познакомиться с теми счастливцами, которые уже нашли выход из тупика. Она рассказывает тебе об одном чудесном человеке и о его не менее чудесном методе… Потом, конечно, она подчеркивает, что они ни в коей мере не являются сектой и вообще их не волнует, какой религиозной конфессии ты отдала свое сердце. Они же психологи.

— «Я психолог, о, вот наука», — процитировала я Мефистофеля. — Если ко мне подъедет такая тетка, энграмма у нее будет. Еще какая. Прямо на лбу. Я девушка простая и до смерти не люблю, когда меня какие-то неведомые мне тетки хотят сделать счастливой…

— Вот поэтому ты можешь быть уничтожена, — грустно сказал он. — «Если тебе мешают, можешь уничтожить эту «подавляющую личность»«.

— Это уже было. В другом изложении, — усмехнулась я. — Типа — кто не с нами, тот против нас… И если враг не сдается, его уничтожают…

— Я-то как раз и был придурком, — вздохнул он. — Закончил их школу. И деньги на то, чтобы развить бизнес, тоже они мне дали… Более того, я там был весьма подающим надежды. Чуть ли не «принцем крови»… А теперь я оказываюсь полным подлецом. Вроде к ним не испытываю нужной благодарности и тебя подставляю…

Он замолчал.

— А что тебя тревожит больше? — поинтересовалась я. — Первое или второе?

— Конечно, ты, — ответил он. — Признаюсь, первое меня вообще не волнует. Я думаю, что бизнесом можно заниматься и без их помощи. Пусть не на такую широкую ногу, по вполне хватит на жизнь.

— Я всегда так говорю, — улыбнулась я. — Что главное — это жизнь. Простая и человеческая.