Исповедь Мотылька - Айя Субботина

Самое время задуматься о том, что в свои двадцать два я веду себя как старшеклассница без тормозов.

— Вы встречаетесь, — говорю я, чтобы окончательно себя не унизить детским молчанием, — а ты содержишь малолетку — оплачиваешь все ее прихоти, купил ей квартиру, организовываешь выставку. Не думаю, что Диане очень по душе такое положение дел.

Господи, я правда вот так и сказала — «не по душе такое положение дел?»

Следующие пару секунд тишины я трачу на то, чтобы мысленно надавать себе пинков по самым болезненным местам.

— Ладно, раз уж тебе так хочется поговорить о Диане…

— Не хочется, — не даю ему закончить, потому что абсолютно не уверена, что этот разговор пройдет бесследно для моего многострадального желудка.

— Не перебивай меня, пожалуйста, — делает замечание Олег, но звучит это так, будто он грозит пальцем несмышленышу, потому что тот тычет палкой в улей диких пчел.

Кажется, унизить меня уже больше невозможно, но я абсолютно отдаю себе отчет в том, что заслужила и его поучительный тон, и холодный взгляд впридачу.

— Я мужчина, Ви. Одинокий и совершенно не обремененный никакими обязательствами. Логично, что в моей жизни рано или поздно должна была появиться подходящая женщина.

— Может, начнешь с азбуки? — не могу не съязвить в ответ. — Ваши с Дианой отношения меня совершенно не интересуют.

— Нет, Ви, интересуют, иначе ты не рассуждала бы о том, имеешь ты право жить в квартире, которую я тебе подарил и как это отразиться на моей личной жизни. Моя личная жизнь отдельно, ты — отдельно. И я не собираюсь вас смешивать.

— А она об этом знает?

Я поднимаю голову и упираюсь взглядом в его напряженную крепкую спину. Мысленно уговариваю повернуться и посмотреть на меня, в тайне надеясь, что этого контакта будет достаточно, чтобы что-то в нем сломалось, обнажилось и увидело, наконец, что я давно не маленькая девочка, черт подери! Но Олег даже не пытается обратить на меня внимание. Еще немного — и это станет похоже на игнор, с той только разницей, что он продолжает со мной разговаривать. Интересно. Если я потихоньку выскользну из палаты — когда он заметит мое отсутствие? Или не заметит вообще?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Она знает то, что должна знать, — наконец, говорит он. — Не в моих привычках обсуждать свои решения и людей, с которыми я поддерживаю контакт.

«Ах вот как это называется!» — мысленно ору во всю глотку, но вслух только что-то невнятно мычу, давая понять, что я еще тут и все услышала.

— Ви, послушай. — Олег только слегка ведет головой вправо, в сторону кровати, где я лежу такая бледная, что вот-вот сольюсь с простыней как хамелеон. — Я знаю, что позволил тебе… нам… Блять.

Он нервно проводи рукой по волосам и все-таки оглядывается на меня, но только для того, чтобы снова отвернуться, как будто один мой вид приносит ему невыносимые страдания.

— Моя вина, что я дал повод думать…

— Не продолжай. — Что есть силы сжимаю пододеяльник в кулаках. Собственный голос звучит до противного слезливо, хотя я выкладываюсь на двести процентов, чтобы придать ему зрелую осознанность.

— Ты снова перебиваешь.

— А ты сегодня слишком банален. «Моя личная жизнь», «я дал повод думать», «я слишком стар для тебя», — перечисляю то, что он уже сказал и что только собирался произнести.

— Эвелина, черт, разве не понятно, что я пытаюсь разрулить ситуацию? — Его взгляд, устремленный прямо на меня, такой пронзительный и колючий, что хочется трусливо спрятаться под одеяло и больше никогда-никогда не встречаться с ним в пространстве, ограниченном четырьмя стенами.

— Тогда не надо читать мне мораль, как маленькой, — произношу почти шепотом. — Я вполне могу справиться со своими эмоциями. Но я правда думаю, что твоей новой подру… гммм… Диане, не понравится, если ты и дальше будешь обо мне заботиться. Это только для тебя я девочка с бантиками, которую ты до сих пор качаешь на коленке, но у всех остальных нет шор на глазах.

— Мне плевать! — Олег оказывается рядом так неожиданно, что у меня перехватывает дыхание, когда он упирается ладонями в спинку у изголовья кровати, и нависает надо мной словно большой разъяренный зверь. — Я вытащил тебя из той маленькой пыльной квартирки не для того, чтобы побыть павлином, а потому что мне не безразлично, что с тобой! Ты должна быть в безопасности, Эвелина, и пока я могу обеспечивать ее тебе — ты будешь принимать мою помощь, а свое дофига умное мнение держать при себе! Ты ни черта не знаешь о взрослой жизни, и не воображай, будто без твоих идиотских умозаключений, я не был в курсе того, что у любых моих баб могут возникнуть вопросы о тебе и природе наших отношений! Но мои бабы — это мои проблемы, Ви, и я — сорокалетний взрослый мужик, как-нибудь сам их разрулю, без твоих нафиг никому не нужных жертв!

— Не ори на меня! — Я крепко жмурюсь и подтягиваю одеяло к самому подбородку.

— Тогда прекрати пороть чушь про переезд! — Он наклоняется еще ниже, и его особенный можжевелово-лимонный аромат проникает мне в ноздри.

Я почти как кобра, которая на крючке у умелого йога, и он уже начал играть «волшебную» мелодию.

Мои руки поднимаются, хоть я так ослабла за последние дни, что это вызывает противную ноющую боль в суставах. И все же, я успеваю обвить его крепкую шею, с колючей короткой щетиной волосков.

Я подтягиваюсь к нему словно на спортивном снаряде, почти к самому лицу.

Воздуха в легких катастрофически не хватает, острые болезненные спазмы скручивают желудок. Но я все равно хочу быть максимально быть максимально близко, даже если чувствую, как напряжена шея Олега, как он пытается не дать нашему телесному контакту стать еще ближе.

Кажется, сейчас я в буквальном смысле «вешаюсь ему на шею».

— Ви, перестань, — сквозь зубы цедит Олег. — Ты еще очень слабая.

— Я скучала по тебе, — бормочу еле слышно, потому что за эти пару дней действительно растеряла почти все силы. Но дело в том, что я просто устала молчать. И кто знает — вдруг, это мой последний шанс признаться ему в любви? Вдруг, если я еще раз сделаю первый шаг — что-то изменится? — Ты мог позвонить. Или хотя бы написать. Это бесчеловечно — вот так резко пропадать с горизонта и…

Я понимаю, что мы уже не одни по истерично громкому хлопку двери, но даже тогда мои руки продолжают крепко держать Олега. Словно вишу над пропастью, и его шея — моя спасительная соломинка.

— Блять, —