Читай по губам (ЛП) - Баннер Дэрил

Смыв с лица всю косметику, я снимаю одежду Эмили и надеваю в свой наряд для пост-премьерной вечеринки: атласное черное платье без рукавов с разрезом чуть выше колена. Я сочетаю его с милыми балетками (потому что после спектакля каблуки могут идти к черту), а затем расчесываю волосы, пытаясь привести их в порядок перед столкновением со своей семьей и тем безумием, которым это будет сопровождаться.

Прогулка по коридорам от гримерки до вестибюля кажется длиннее, чем обычно, как будто коридоры сделаны из резины и стали в два раза больше своей обычной длины. В животе поселился комок нервов, как будто я все еще нахожусь в ожидании сегодняшнего представления.

Может быть, настоящее шоу еще не началось.

Когда открывается дверь в вестибюль, на меня обрушивается поток шума задолго до того, как я вижу лица. Я осторожно пробираюсь сквозь толпу, надеясь пробраться к своим родителям, где бы они ни были в этом безумном хаосе, — если они вообще здесь. Предполагаю, их могли вывести через боковую дверь или посоветовали остаться в зрительном зале, пока не схлынет большая часть толпы.

Потом море голов расступается, и я вижу своих родителей.

Мама как обычно выглядит потрясающе. Ее волосы идеально завиты и туго стянуты на голове, подчеркивая ее сверкающие серьги и длинную стройную шею. На ней надето платье глубокого синего цвета, украшенное блестящими драгоценными камнями по подолу. Рядом с ней — отец. Он достаточно благоразумен, и надел скромный свитер на рубашку, воротник которой виднеется в вырезе. Его песочного цвета волосы аккуратно разделены пробором, что приятно отличается от того беспорядка, который обычно творится на его голове. Он замечает меня первым, расплывается в широкой улыбке и распахивает объятия.

— Деззи, — зовет он сквозь шум толпы.

Я обнимаю его, сжимая так сильно, что становится больно.

— Спасибо, что пришел, папа.

— Я бы ни за что не пропустил это, милая. — Его голос звучит напряженно из-за наших объятий.

Мама увлечена разговором с профессором Твейтом, ее голос такой же звонкий и блестящий, как ее платье. Она прижимает одну руку к груди, пока второй активно жестикулирует в такт своей бесконечной речи.

По другую сторону от доктора я неожиданно замечаю сестру. Она ослепительно красива в блестящем облегающем платье, которое выглядит так, словно высечено из бриллиантовой глыбы.

— Сиси?

С натянутой улыбкой она подходит ко мне для самого крепкого объятия в мире.

— Молодец, — шепчет она в мое ухо с прекрасным английском акцентом. Она произносит это так, словно хвалит малыша за то, что он нарисовал круг с оранжевыми завитушками и назвал его львом.

— Спасибо, Сиси, — все равно говорю я. — Я и не думала, что вы все приедете.

— Ну разумеется. И, — приподняв брови, все еще с акцентом добавляет сестра, — я тоже жду, что ты сядешь в самолет и увидишь меня, когда начнется мое шоу.

Любезности, поздравления и благодарности раздаются снова и снова, пока толпа проходит мимо — либо любезно просят автограф у моей матери, либо хвалят мое выступление. С каждой благодарностью мое сердце наполнется больше и больше.

— Здесь довольно шумно, не так ли? — обращается ко мне мама, так и не поздравив меня. — Мы можем пройти в другое помещение, где немного тише?

Конечно, я обязана организовать это, потому что это просьба самой Вайноны Лебо. Доктор Твейт прощается и благополучно покидает нас, прежде чем мы вчетвером направляемся в коридор, ведущий в гримерки, классы и кабинеты.

— Деззи, — наконец-то говорит моя мать, наклоняясь, чтобы поцеловать в обе щеки. — Сладкая моя. Ты уже завоевала свой маленький пруд? Я так рада видеть тебя на этой сцене.

Ее комплимент звучит так двусмысленно — комплимент вперемешку с уколом.

— Я не считаю этот пруд таким уж маленьким.

— Это достойное место, чтобы стать акулой, прежде чем ты вернешься домой и попробуешь свои силы в более профессиональных начинаниях, — поясняет мама, и тут же говорит кому-то в свой телефон: — О, Джеффри, Люсиль не сможет прийти завтра.

Сиси вздыхает, и даже ее вздох звучит с английским акцентом.

— Перестань заставлять бедную Дездемону делать то, что она не хочет. В этом мире есть место для разных актеров. Кто-то любит укусы и борьбу севера. А кому-то нравится спокойствие и пальмы юга. — Она нахально улыбается мне. — Я придумала это сама.

Прикусываю губу, не зная, хочу я затевать драку или нет.

Потом папа говорит кое-что неожиданное:

— Думаю, что мама и сестра пытаются сказать, дорогая, что ты сегодня проделала хорошую работу и должна гордиться собой. И, — добавляет он, — я ценю тебя, Деззи. Я жив и хочу ценить каждый момент, пока способен на это. — Он целует меня в макушку. — Хорошая работа.

Я наблюдаю за выражением лица мамы и сестры. На краткий миг мама, все еще сжимая свой телефон у уха, смотрит на меня. У моей сестры раздражающе напряженная улыбка, но в то же время кажется, что она смотрит на меня с нежностью, которую редко показывает. Я думала, она переросла ее в десять лет.

— Спасибо, — говорю я им. — Всем вам. Это много значит для меня, правда-правда. О, мам, — внезапно выпаливаю я, — у тебя есть программка, да?

Мама открывает сумочку и вытаскивает ее.

— Эта?

Да, этот сложенный вчетверо клочок бумаги. Мама так привыкла к профессионально напечатанным афишам, что, скорее всего, не видела бумажную программку с 1996 года.

— Сделаешь мне одолжение? — спрашиваю я ее. — Поставь свою подпись, напиши «Для Виктории» и добавь что-нибудь вдохновляющее. Это для моей соседки.

Мама понимающе ухмыляется, достает из сумочки ручку и драматично строчит на бумаге. Потом протягивает мне программку, на которой написано:

Для Виктории, что-нибудь вдохновляющее. Друг Деззи — мой друг. Вайнона Лебо.

Я улыбаюсь, крепко прижимая к себе программку. Несмотря ни на что, чувство юмора у моей матери все еще есть.

— Мне бы очень хотелось, чтобы у нас было больше времени, моя милая, — бормочет мама, — но машина и водитель ждут нас снаружи, мы должны успеть на ночной рейс до Нью-Йорка. Мы с Сиси в понедельник улетаем в Лондон, и нас ждет еще много дел в эти выходные. Но мы не могли пропустить твою премьеру.

— Я знаю, — бормочу я. Забавно, я боялась, что они приедут, а теперь боюсь, что они уедут.

— Мы скоро увидимся на зимних каникулах, — тихо шепчет мне отец, — и обещаю, я не буду вмешиваться. Если хочешь остаться в Клангбурге, я тебя поддержу.

— Спасибо, — отвечаю я, не в силах избавиться от ощущения, что отец что-то недоговаривает.

— Джеффри, мы опоздаем на самолет.

— О, милая, — вздыхает папа с притворным раздражением. — Неужели мы не можем провести еще несколько драгоценных минут с нашей дочерью? — Он притягивает меня к себе для еще одних крепких объятий, а потом говорит: — И передай мою похвалу художнику-осветителю.

Я хмыкаю, уткнувшись в грудь отца.

— Боюсь, он вернулся в Нью-Йорк, поджав хвост.

— Другому художнику-осветителю, — поправляет он.

Я хмурюсь в недоумении. Клейтон? Но прежде, чем успеваю задать вопрос, папа отстраняется, давая возможность матери и сестре подойти для прощальных объятий и «птичьих» поцелуев. Не проходит и нескольких мгновений, как я стою у стеклянных окон и машу им на прощание. Моя семья исчезает в ночи, словно три ночных призрака. На сердце тяжесть, и внезапно на глаза наворачиваются слезы, чтобы выплеснуть те эмоции, которые я не смогла выплеснуть на сцене.

В кармане мой телефон издает сигнал, пугая меня, нарушая спокойствие ночи. Я смотрю на экран.

Сэм: Прости, что мы не увиделись после спектакля.

Мы немного подождали, но ты была со своей семьей.

Спасибо за билеты. Думаю, Томас классный.

Мы в общежитии, пожалуйста, постучи, если вернешься.