Я бросаю тебе вызов - Лайла Джеймс

его, помогать вставать с постели. О том, чтобы принять ванну в одиночестве, не могло быть и речи, когда неделю назад он потерял сознание в ванне.

Хрупкий. Больной. Умирающий.

Моя мать отказалась привести домой медсестру. Она была непреклонна в том, чтобы самой заботиться о своем муже, но с течением времени она устала, поэтому я был вынужден вмешаться и помочь.

Если бы меня спросили, почему я бросил этот учебный год и переехал к родителям, ожидая смерти отца – у меня не было ответа.

Я не хотел иметь ничего общего ни с отцом, ни с матерью, но я был здесь.

Заботился о них, как послушный сын. В конце концов, именно этого Лила и хотела. Она сказала мне, что я потом пожалею, если не проведу эти последние дни с отцом. Может быть, она была права, я не знал.

Я ни хрена не знал.

Все, что я знал, это то, что мысль о смерти моего отца оставила тяжелую, глухую боль в моей груди. Мне это ничуть не понравилось, но именно это привело меня сюда.

Вернуться в тот самый особняк, в котором я провел свое детство, одинокий, испуганный… нелюбимый.

Отец закашлялся, и я быстро промокнул уголок его рта. Он принял еще одну ложку, прежде чем покачал головой, показывая, что с него достаточно. Я поставил наполовину полную миску на стол. С каждым днем он ел все меньше и меньше.

Мать встала с усталым вздохом. Она потерла лоб, и я заметил темные круги под ее глазами. 

— Ты не против помочь отцу лечь спать? Есть несколько документов, которые мне нужно прочитать.

— Да, — сказал я.

Брэд одарил меня легкой усталой улыбкой. 

— Ты не обязан этого делать.

— Ты прав, не обязан. — Вот только Лила посмотрит на меня с разочарованием в глазах, если я этого не сделаю.

И, может быть, я делал это для… себя.

— Пошли, старик. Время для твоего прекрасного сна. — Я затолкал его в инвалидное кресло в гостевую спальню внизу. Я помог ему выбраться из инвалидного кресла и лечь в кровать, натянув одеяло на его плечи.

— Мэддокс, — сказал он тихим и хриплым голосом. — Я знаю, что никогда раньше этого не говорил, но я… я… горжусь тобой, сынок.

Я замер, и мой желудок скрутило, шок пробежал по моим венам. Мои кулаки затряслись, а толстая вена на шее запульсировала. Мое сердцебиение эхом отдавалось в ушах, почти слишком громко.

Я покачал головой. 

— Слишком поздно, — сказал я, язвительно улыбаясь.

Брэд кивнул, словно знал, что это будет мой ответ. Он знал, что облажался. 

— Твой выпускной в старшей школе… мы с твоей мамой были там.

— Нет, — прошипел я. — Не были.

Его улыбка была несчастной. 

— Мы были. Мы видели тебя с Лилой, ее семьей и друзьями.

К черту это. Он сейчас морочил мне голову.

— Почему ко мне не подошли?

— И испортить твой особенный день?

Он был прав. Я просто не понял его… почему?

— Ты был таким упрямым, Мэддокс. Все еще такой. Мы потеряли столько лет. Тебе было восемнадцать, а я не знал, как подойти к сыну. Как с тобой поговорить, как снова стать отцом. Я не знал… как. Мои отношения с тобой уже не подлежали восстановлению, и я не знал, с чего начать.

Я кипел, даже когда мои легкие сжались и отказывались дышать. 

— И поэтому ты выбрал легкий путь вместо того, чтобы пытаться?

— Я пытался убедиться, что ты никогда не сдашься… Я знаю, что был строг с тобой. Слишком строг. Но я подталкивал тебя, потому что боялся, что ты либо бросишь школу, либо разрушишь свою жизнь. Так или иначе.

Он вздохнул, и в его груди загрохотало. Дыхание — простое действие, что-то, что является второй натурой человека — он боролся с этим. 

— Вспомни, когда ты в последний раз выходил из моего кабинета. Я предупреждал тебя, чтобы ты не причинял вреда Лиле… потому что ты навредишь себе. Я сказал, что ты на пути к саморазрушению, потому что я знал. Я знал о Кармайклах. Я знал, что ты держишь это в секрете, и я… предупредил… тебя.

Моя спина выпрямилась, и я посмотрел на отца. 

— Как ты узнал?

Его губы скривились, и улыбка напомнила мне мою собственную. Фирменная ухмылка Коултера.

 — Ты копался в ее прошлом и был не так осторожен, как думал. Мэддокс, ты забыл, у меня везде есть глаза и уши. Конечно, я знал.

Проклятье.

Его глаза закрылись, и он снова вздохнул.

 — Прости, я никогда не говорил, что горжусь тобой. — Его голос становился все слабее, пока он не начал шептать эти слова.

— Слишком поздно, — сказал я. Но на этот раз было меньше гнева, меньше огня.

Между нами было слишком много токсичности. Слишком много ненависти, слишком много разочарования и куча негатива. Наше непонимание росло с каждым годом, и это отдаляло нас друг от друга все дальше и дальше.

Мой отец был на смертном одре, чтобы мы попытались исправить это, то, что осталось от этих отношений отца и сына. И поверьте мне, осталось не так уж много.

Убедившись, что он удобно уложен, я выключил свет. 

— Спокойной ночи.

Он промямлил что-то неисправимое в ответ.

Оцепеневший и морально истощенный, я побрел в свою спальню. Поворачивая шею влево и вправо, я пытался снять напряжение. Кожу покалывало что-то яростное, слишком много эмоций, бушующих внутри меня.

Я стянул рубашку через голову и бросил остальную одежду на пол в ванной, прежде чем войти в душ.

Я долго стоял под струей воды и, прислонившись лбом к стене душа, зажмурил глаза. Что, черт возьми, я действительно делал? Здесь, в этом стерильном месте, это не напомнило мне ничего, кроме безобразных моих отношений с родителями.

Они старались, медленно открывались мне. Мы все ели вместе, каждый вечер устраивали киновечер – блядь – моя мама даже испекла мой любимый морковный пирог. Последний раз мамин морковный пирог я ел на свой седьмой день рождения.

Дерьмо. Наладить наши отношения было непростой задачей, когда у нас было ограничение по времени. Если бы только Лила была здесь…

Нет. Нет. Блядь, НЕТ!

Моя рука приземлилась возле моей головы, и я ударил по стене. Она была последним человеком, о котором я хотел сейчас думать, но, черт возьми, она была повсюду. В моей голове, в каждой моей мысли, в моих снах.

Я пытался сжечь этот дурацкий ловец снов, но мне казалось, что я вырвал кусок своего сердца. Моя левая рука все еще болела от ожога, полученного, когда я спас это проклятое ожерелье от огня.

Одна только мысль о ней сводила меня с ума, безумное отчаяние для нее. Я быстро намылил свое тело, сердито растирая кожу, пока она