Кэтрин Уокер - Остановка в Венеции

16 декабря

Сегодня вечером я увижу Дзордзи. Две недели назад, когда у Базеджо праздновали обручение Меа, я впервые повидалась с ним за пределами мастерской. В свет меня выводит Винченцо. Нукка недовольно кривится, но не перечит — пони сделали свое дело. Мы с Дзордзи столкнулись в толпе и, увлекшись беседой, не заметили, как дошли до отдельной залы. Я уже освоилась и разговариваю с ним без трепета, а он заводит со мной беседы о природе живописи и поэзии. Мысли его глубоки и сложны. Ничто не стоит на месте, говорит он, ясность — дитя не разума, но интуиции. Всем правит свет. За работой он часто угрюм и суров, но в тот вечер он был в веселом расположении духа и смешил меня забавными рассказами. В конце концов, мы добрели до маленькой библиотеки и уселись на длинную скамью у пылающего камина. Я вдохнула аромат его тела. «Клара, — сказал он, пристально глядя в огонь, ты меня поражаешь». Я сперва растерялась, но потом нашла слова. «Ты меня столькому научил, Дзордзи, я счастлива, что ты доволен». «Да, — ответил он, — ты моя вдохновенная ученица». Потом повернулся ко мне, наши взгляды встретились, и комната вдруг закружилась. Он заметил мое замешательство и взял меня за руку. Из коридора донеслись голоса, и мы тут же отскочили друг от друга. А когда голоса удалились, он рассмеялся: «Записной гуляка, тоже мне!» Я в недоумении обернулась, ноги подкашивались от волнения. Он подошел вплотную. «Клариссима, — сказал он, — светлый ангел». Поцеловал меня в лоб и отвел обратно в залу. Я, конечно, дурочка. Он герой, а я простая земная тварь, ученица.

20 декабря

Сегодня в студию приходил необыкновенной красоты и благородства молодой человек. Винченцо и Дзордзи окружили его теплом и заботой. При виде меня он удивленно распахнул глаза, все трое засмеялись, и я, зардевшаяся, была представлена ему как местная диковинка. Я смекнула, что он, должно быть, из какого-нибудь общества, в которых числятся мой брат и мой учитель. Я об этих обществах почти ничего не знаю, поскольку основной их смысл в наставлениях и развлечении молодых холостяков. Винченцо всей душой предан своему братству, но посещает также собрания в благородных домах, посвященные чтению и обсуждению сочинений и стихотворений, дошедших до нас из древности. Дзордзи тоже там бывает, они разговаривают об этих собраниях между собой. Дзордзи рассказал мне про сообщество молодых дворян, которые ставят спектакли и маскарады на пасторальные темы, доставляющие ему большое наслаждение. Как скучна девичья жизнь… Молодой человек просидел в мастерской несколько часов, за это время мой учитель успел набросать его благородный профиль. Волосы у него до плеч, как у Дзордзи, — это галантный стиль, Винченцо его не приемлет. После его ухода Дзордзи сделал на холсте ярко-розовую подмалевку для костюма. Очень смелый и непривычный цвет. Какая завидная свобода! Если не считать нескольких выходов в свет, я каждый вечер исправно возвращаюсь в тюрьму. Невозможно представить, чтобы такой человек, как Дзордзи, питал что-то, кроме снисходительного добродушия, к такой непримечательной святоше, как я. Но все-таки, кажется, я ему нравлюсь.

31 декабря

Столько всего произошло за эти счастливые месяцы, что я чувствую сейчас настоятельную потребность поразмыслить над этим калейдоскопом, который, как и прочее на земле, еще провернется и сгинет навек. Я хочу запомнить эти дни навсегда. Я начала год несчастным ребенком, а теперь, Божьей милостью, я более не несчастна и, думаю, уже не ребенок. Работы мои качественно и существенно выросли; непреходящее вдохновение побуждает меня творить, и я усердно и благодарно творю. Самым удачным произведением мне кажется портрет Таддеа. Джакомо вручил ей этот подарок, когда мы собрались на Рождество в гостевой монастырского дома. Были все: родные Таддеа, донна Томаса и Винченцо. Таддеа испекла вкуснейшие пирожки. Даже сердце щемит от подружкиной радости. Когда Джакомо протянул ей портрет, она рассмеялась и вернула его обратно со словами, что и так знает, как выглядит. Все восхищались сходством и передачей образа. По-моему, в нем чувствуется дух, который учил меня искать мой наставник, есть свежесть и осязаемость. В мастерской Винченцо и остальные меня тоже хвалили. «Вот видишь? Видишь?» — многозначительно воздев указательный палец, сказал Дзордзи. Это «видишь» он все время бормочет, когда учит меня. Оно обрело для нас особый смысл, означая теперь, что я должна присмотреться, понять, как форма создается не только внешним, но и внутренним светом, задействовать внутренний взор. Надеюсь, я даю ему повод для гордости. Все мои старания — ради него. Никто не сравнится с ним по гениальности и доброте. Он чудо. Но и на мою долю перепало свое чудо. Он любит меня! Он сам мне признался. Я не представляю, как такое возможно. Это было рождественской ночью, самой святой ночью в году. Винченцо устроил званый вечер — он теперь самый настоящий глава семьи и дома. Уступчивость Нукки меня настораживает, но, слава богу, мне теперь хотя бы не надо сидеть с ней целыми днями. Гостей пришло, по меньшей мере, человек пятьдесят, был пир горой и песни, Дзордзи аккомпанировал на лютне. Мы веселились от души, а около полуночи собрались праздновать на пьяццу — там будет мороз, много музыки, пылающие факелы, как в прежние годы, когда нас туда водил папа. Я метнулась к себе в комнату взять самый теплый плащ и пожелать Тонзо спокойной ночи. А когда спустилась вниз, меня ждал только Дзордзи. «Счастливого Рождества, Клара», — тихо сказал он, закутывая меня в плащ. Как всегда рядом с ним, я взлетела на гребне теплой волны и, не успев опомниться, оказалась в его объятиях, его губы отыскали мои, и я, кажется, умерла и вновь, непонятной милостью, о которой не смела и мечтать, воскресла. Как рассказать об этом? Мы вдыхали какой-то другой эфир, крепче и слаще воздуха, неведомый мне доселе. Простояв так несколько минут, мы вышли из дома и слились с праздничной толпой. Я не чуяла ног под собой. Поравнявшись с Винченцо и мальчиками, мы долго гуляли вдоль набережной, разгоряченные весельем и отличным настроением. Неужели действительно была эта ночь? Я все время боюсь проснуться и понять, что мне все эти чудеса приснились. С тех пор я его еще не видела, сейчас праздники, мастерская закрыта. Даже страшно от этого счастья, переливающегося через край. Боже, спаси меня, и пусть это все будет наяву.

10 февраля 1506 года

Какое счастье! Мы не открывались никому, даже Винченцо, но брат знает меня слишком давно и хорошо, поэтому наверняка заметил, что я сейчас веселее и живее, чем когда-либо на его памяти.

15 марта