Фэй Уэлдон - Сердца и судьбы

Ну а крошка Нелл, которую теперь звали Брижит, жертва недостатков своих родителей – подумайте о ее тягостном положении! Ей исполнилось пять, ей пора было поступить в школу. Милорд и миледи оказались в безвыходном положении. С тех пор, как в замке появилась Нелл, они почти его не покидали, чтобы избежать необходимости объяснять, кто она и что.

– Я скажу, что она моя дочь, – в первый момент знакомства с Нелл объявила миледи, глядя на морщинистое лицо в треснутом зеркале и видя в нем юную девушку, как было у нее в привычке. – Не понимаю, в чем тут проблема.

У милорда не хватило жестокости объяснить, в чем тут проблема, а именно, что его жена отказывается стареть. Назвать Брижит внучкой смысл имело бы: никаких вопросов не возникло бы, она могла бы посещать школу, вопрос о документах и справках как-нибудь удалось бы обойти. Но миледи и слушать об этом не желала. Брижит – ее дитя. Для бабушки она слишком молода – кто способен принять ее за бабушку? Так что милорду оставалось только держать Брижит дома под надзором пожилой, доверенной, умеющей молчать служанки, и надеяться, что проблема возьмет да и сама собой исчезнет. Но, разумеется, она никуда не девалась, и крошка Брижит подрастала и томилась без подружек, общества сверстников и молодежи и хотела выучиться всему-всему на свете. А милорд и миледи, как ни были они эксцентричны, тревожились за Брижит. Им хотелось, чтобы девочка вела счастливую и нормальную жизнь, вот как они сами давным-давно, до того, как Время и Дряхлость начали свое гнусное дело. Некоторые стареют мирно и без грусти, но милорд и миледи упирались и. ни дюйма не уступали без борьбы, и самым надежным их оружием была крошка Брижит, порой, правда, притихшая и грустная без всякой сколько-нибудь реальной причины, но чаще порхающая по своим владениям, своему старинному замку, принося жизнь, смех и свет в самые темные его углы.

Другим их оружием, как ни тяжело мне об этом говорить, была черная магия. Миледи порой прибегала к ней – самую чуточку, а милорд помогал, если был в настроении. Слухи об этом время от времени достигали деревни, что отбивало у ее обитателей последнее желание навестить замок, который и без того, Бог свидетель, был достаточно угрюмым и жутким – неухоженные деревья, полузаслонявшие высокую башню, гнулись и покачивались словно бы без всякого ветра. Нелл, разумеется, видела замок совсем другим. Это был ее дом, а нам всем, и особенно детям, дом представляется надежным и уютным убежищем. Если же порой там появлялись пентаграммы или сквозняк разносил душный запах курений, то с какой стати это должно тревожить пятилетнюю девочку? Насколько она может судить, так ведь живут все.

Жители деревни относились к милорду и миледи снисходительно. Они были реалистами и не верили в магию, что в черную, что в белую, ну, во всяком случае, не всерьез. Только подросткам нравилось впадать в истерику и утверждать, будто на них наводятся чары. Пусть их колдуют, размышляли жители деревни – ни себе, ни другим старички особого вреда не сделают. Пусть себе занимаются своей магией. Знай они, что в замке живет ребенок, кто-нибудь, наверное, вмешался бы. Но они не знали. Откуда бы? Наступило Рождество и прошло, и никто не знал, что это день рождения Нелл. Да и в любом случае де Труаты дней рождений не справляли. Более того: они по мере возможности игнорировали Рождество. Они чувствовали, что, открыто признав этот праздник, они оскорбили бы своего владыку дьявола.

Итак, представьте себе их рождественский завтрак. Милорд и миледи старались, чтобы день этот не отличался от обычных будничных дней. В десять утра они, как было у них в обычае, кое-как спустились по лестнице, старательно оберегая скрюченные пальцы от повреждений там, где перила были сломаны, и слабые тощие ноги – там, где ступеньки прогнили. Они вошли в обширную кухню, где среди балок высокого потолка весело бегали мыши, а по пыльным плитам пола бегали черные тараканы – зрение у Марты ослабело. Не то чтобы она не подметала кухню, но вот пола толком не видела. Когда они вошли на кухню, Марта, по обыкновению, варила кофе в высоком эмалированном кофейнике с облупившейся эмалью, а Нелл, против обыкновения, поджаривала хлеб на огне, который пылал в очаге всю зиму: ежедневно все четверо высвобождали и выдергивали хворостины из огромной кучи, которую с осени заготовил Жан-Пьер, дровосек. (На войне у Жан-Пьера помутилось в голове, но мышцы остались крепкими. В те дни, когда Марту посылали за ним в деревню, для Нелл находились какие-нибудь забавы в другом конце замка. Это было нетрудно. В былые времена замок вмещал двадцать членов семьи и сорок слуг, а если учесть флигели, не говоря уж об амбарах, конюшнях, беседках, то для всех хватало дела и всяких приятных развлечений. Впрочем, это нас занимать не должно. С нас довольно нашего повествования.)

– Что делает малютка? – спросила миледи у Марты. (Разумеется, я для вас даю их разговор в переводе.)

– Поджаривает хлеб, – ответила Марта.

– Как странно! – сказал милорд.

Ну разумеется, поджаривать хлеб принято у англичан, а не у французов, возможно, потому, что природа хлеба заметно различается в этих двух странах. Хелен девочкой поджаривала хлеб в «Яблоневом коттедже», сидя на корточках перед огнем в печурке и насадив ломтик на зубья специальной длинной латунной вилки с одним согнутым зубцом и львиной головой на ручке. И всего один раз (за неделю до того, как Нелл поднялась в самолет ЗОЭ-05) Хелен поджарила его для дочки, открыв дверцу наиновейшей плиты в кухне дома в Масуэлл-Хилле, насаживая ломтики на вилку для разделки жаркого с некоторой опасностью для своих порозовевших от жара пальцев.

– Я поджариваю хлеб, – сказала Нелл, – потому что сегодня Рождество. – Кусок хлеба она насадила на длинную раздвоенную ветку.

– Откуда малютка узнала про Рождество? – Де Труаты редко обращались к своей малютке Брижит прямо.

– Церковные колокола звонят, а сейчас зима, – сказала Нелл. – И я подумала, что это Рождество. На Рождество люди делают всякие хорошие вещи, а жареный хлеб – хороший. Ведь правда? – добавила она неуверенно, потому что милорд и миледи, судя по их виду, сильно досадовали. Слезящиеся глаза в красной обводке век посверкивали, скрюченные артритом пальцы постукивали.

– Я ей ничего не говорила, – сказала Марта. – Наверное, она прочитала про него в книжке.

– Но кто научил малютку читать?

– Сама научилась, – ответила Марта.

Так оно и было, а помогли Нелл в этом заплесневелые, погрызенные мышами, но еще удобочитаемые книги, с былых славных времен хранившиеся на чердаке, где она их и обнаружила. Кроме того, хотя Нелл знала, что ей запрещено выходить за пределы замковой ограды, и ни в коем случае запрета не нарушила бы, она иногда забиралась на сук, нависавший над дорогой, которая спускалась к деревне, и, укрытая листвой, наблюдала странных, полных сил, ужасно высоких обитателей внешнего мира, смотрела, как они куда-то идут или откуда-то возвращаются, и начала понемногу разбираться в их жизни.