Развод. Пусть горят мосты (СИ) - Бестужева Стася

– Какие конкретно жалобы? – спрашиваю, стараясь сохранить спокойствие. – От кого и на что именно?

Один из незнакомцев, представившийся Валентином Петровичем из департамента здравоохранения, достаёт список.

– Жалоба от родственников пациента Смирнова… якобы неадекватная реакция на их вопросы о состоянии больного. Жалоба от коллеги, доктора Петрова… о вашей рассеянности во время совместной операции. Анонимное сообщение о том, что вы принимаете на работе некие препараты...

– Стойте, – перебиваю его, чувствуя, как закипает внутри. – Смирнов – это тот пациент, которого я спасла после тяжелейшего ДТП? Его родственники были недовольны, что я не позволила им нарушать режим реанимации. А доктор Петров... – поворачиваюсь к Клочкову, – вы же знаете, что мы с ним никогда не работали вместе в операционной. Он анестезиолог детского отделения.

Петров, сидящий в углу, краснеет и отводит взгляд. Понятно. Его тоже "попросили" дать показания.

– А что касается препаратов, – продолжаю, вставая, – предлагаю прямо сейчас сдать всевозможные анализы. Кровь, моча, волосы. Я никогда не принимала ничего, что могло бы повлиять на мою работоспособность.

Орлова и незнакомец обмениваются взглядами. Видимо, не ожидали такой решительности.

Дверь открывается, и заходит Максим. В белом халате, с папкой в руках, абсолютно спокойный. Наши глаза встречаются, и он едва заметно кивает. Поддержка.

– Простите за опоздание, – говорит он, обращаясь к комиссии. – Доктор Береснев, заведующий нейрохирургическим отделением. Полагаю, моё мнение о профессиональных качествах доктора Федорковой будет учтено?

Клочков кивает, явно не в восторге от этого развития событий.

– Конечно, Максим Игоревич. Ваше мнение очень важно.

– Прекрасно, – Максим открывает папку, достаёт несколько листов. – Здесь характеристики на доктора Федоркову от ведущих специалистов нашей больницы. Доктор Морозова из терапевтического отделения, главная медсестра Иванова, профессор Соколов... Все единодушно отмечают её высочайший профессионализм, преданность работе и безупречные моральные качества.

Он кладёт документы на стол перед комиссией.

– А вот статистика операций доктора Федорковой за последние три года. Процент успешных операций – 94%, что превышает среднестатистические показатели. Количество послеоперационных осложнений – минимальное. Отзывы пациентов исключительно положительные.

Валентин Петрович берёт документы, просматривает, хмурится. Это не входит в их план.

– Максим Игоревич, – вмешивается Орлова, – мы не сомневаемся в прошлых заслугах доктора Федорковой. Речь идёт о её текущем состоянии. О влиянии... личных проблем на профессиональную деятельность.

– О каких проблемах речь? – спрашивает Максим, прекрасно зная ответ. – О разводе? Позвольте напомнить, что развод переживают миллионы людей, и это не делает их профессионально некомпетентными.

– Речь не только о разводе, – второй незнакомец наконец подаёт голос. – Есть информация о... неуравновешенном поведении доктора Федорковой. Её эмоциональной нестабильности.

– На основании чего? – резко спрашиваю я. – Покажите мне хоть одно документальное подтверждение этой "нестабильности" с места работы. Хоть одну официальную жалобу от коллег, с которыми я действительно работаю.

Тишина. Потому что таких документов нет. Есть только купленные показания и подложные справки.

Дверь снова открывается. Заходят Ирина, медсестра Светлана, доктор Морозова. Все в рабочих халатах, все с решительными лицами.

– Простите за вторжение, – говорит Ирина, – но мы узнали о происходящем и не могли остаться в стороне.

– Елена Викторовна, – обращается к комиссии Светлана, – лучший врач, с которым мне приходилось работать. За десять лет совместной работы я ни разу не видела её в неадекватном состоянии. Ни разу не слышала жалоб от пациентов. Наоборот, её благодарят, просят попасть именно к ней на операцию.

Доктор Морозова кивает:

– Мы готовы официально подтвердить компетентность Елены Викторовны. Письменно, под личную ответственность.

Чувствую, как глаза наполняются слезами благодарности. Они рискуют своими карьерами, выступая в мою защиту. В эпоху, когда каждый думает только о себе, эти люди демонстрируют настоящую солидарность.

Орлова нервно листает свои документы. Валентин Петрович шепчется с коллегой. План даёт сбой.

– Тем не менее, – говорит наконец Орлова, – учитывая... сложность ситуации, мы рекомендуем доктору Федорковой взять административный отпуск. До полного разрешения личных проблем.

– Сколько это займёт времени? – спрашиваю, хотя уже понимаю подвох.

– Это зависит от вас, – отвечает Валентин Петрович с плохо скрываемым удовлетворением. – От того, как быстро вы приведёте в порядок свои... семейные обстоятельства.

Вот оно. Не увольнение – это было бы слишком очевидно. "Административный отпуск до разрешения личных проблем". Формально – забота о моём благополучии. Фактически – лишение источника доходов и дальнейшая дискредитация в глазах медицинского сообщества.

– Я официально протестую против этого решения, – говорю, вставая. – И буду его обжаловать.

– Это ваше право, – кивает Орлова. – Но до рассмотрения жалобы решение остаётся в силе.

Выхожу из кабинета в сопровождении моих защитников. В коридоре Максим берёт меня за локоть.

– Это не конец, – говорит тихо. – Это временная неудача.

– Максим, – я останавливаюсь, смотрю ему в глаза. – У Павла есть покровители, правда? Влиятельные люди, которые могут давить на больничную администрацию?

Он на секунду замирает, потом кивает.

– Боюсь, что да. Строительный бизнес тесно связан с чиновниками здравоохранения. Слишком много государственных контрактов, слишком много взаимных интересов.

Кусочки мозаики складываются в единую картину. Это не просто месть обиженного мужа. Это системная атака, в которой задействованы административные ресурсы.

Ирина подходит ближе:

– Лена, мы не сдадимся. Найдём способы поддержать тебя. Может, частная практика? Консультации?

– Спасибо, – говорю, чувствуя, как голос дрожит от эмоций. – Всем спасибо. Без вас я бы не выдержала.

Но внутри растёт холодная ярость. Павел думает, что, лишив меня работы, сломает мою волю к сопротивлению. Думает, что без зарплаты, без привычной жизни я соглашусь на любые его условия.

Он жестоко ошибается. Каждый его удар только закаляет мою решимость. А теперь, когда я знаю масштаб его планов, когда понимаю, что за ним стоят влиятельные покровители, война переходит на новый уровень.

Ему нравится играть грязно? Что ж, посмотрим, кто играет грязнее. У меня есть записи Ники. У меня есть информация о его финансовых махинациях. И теперь у меня есть время - вынужденный отпуск, который он же и организовал.

Время, которое я потрачу на то, чтобы перевернуть весь его мирок с ног на голову.

Пусть горят мосты. Но на этот раз гореть будут его мосты к спокойной, безнаказанной жизни.

Глава 37

Глава 37

Офис Сергея Леонидовича гудит от активности, как военный штаб накануне решающей операции. Его помощники перебирают документы, делают звонки, готовят запросы. А я сижу напротив него с диктофоном в руках – тем самым, что вчера передала мне Ника. Маленький серебристый прибор, который может изменить исход всей войны.

– Запись превосходного качества, – говорит Сергей Леонидович, снимая наушники после прослушивания. – Голоса четко различимы, содержание более чем красноречивое. "Избавиться от наследства предыдущего брака", "ускорить процесс"... Это мощные доказательства истинных намерений ответчика.

– А что с финансовой проверкой? – спрашиваю, чувствуя, как внутри растет холодное удовлетворение.

– Подаю заявление сегодня же, – он постукивает ручкой по столу. – У нас есть достаточно оснований для инициирования проверки налоговой службой. Подозрения в двойной бухгалтерии, уклонении от налогов, возможном отмывании средств. А параллельно направляю материалы о фальсификации медицинских документов в прокуратуру.