Джоди Малпас - Одна отвергнутая ночь

— Я задал вопрос.

— Ты можешь задавать его, сколько угодно, — шепчу я. — Я не хочу об этом говорить.

Он отодвигает меня прежде, чем я успеваю сгруппироваться и помешать ему. Он поднимает меня так, что я оказываюсь верхом на нем, и крепко сжимает мои бедра, в глазах нетерпимость.

— Вот незадача.

— Для тебя, — бормочу возмущенно. Я испытываю его терпение, но у меня совсем нет желания делиться с ним своими недавними познаниями — возможно, никогда не появится. Я была рождена из выгоды, выгоды не совсем обычного рода. Я служила цели, одной единственной цели, которая, в любом случае, провалилась.

Я под пристальным наблюдением. Он ждет моих объяснений, которых никогда не будет, и все равно выжидающая поза Миллера не спасает меня от более неприятных мыслей, которые лезут через барьер в моей голове. Как должен был себя чувствовать Уильям, зная, что Грейси беременна от другого мужчины, когда он любил ее так сильно? Она наказывала его, трахаясь с другими мужчинами, теперь это ясно, но намеревалась ли она беременеть? Было ли еще одним из моих предназначений наполнить Уильяма болью? И заставил бы Уильям маму избавиться от меня, если бы я не служила отвлечением для его врагов? Я была всего лишь пешкой. Вещю, которую Уильям использовал для своей выгоды.

— Оливия? — ласковый голос Миллера, зовущий меня по имени, возвращает мое удрученное сознание в комнату, туда, где я с кем-то, кто меня действительно хочет. Не потому что я должна выполнить какую-то задачу, а потому что я и есть его задача.

— Уильям меня использовал, — шепчу я, эти слова причиняют мне физическую боль. Я проходила через это. Проходила через боль быть брошенной, но теперь я столкнулась с новым видом боли. — Мама забеременела от другого мужчины, чтобы наказать Уильяма. — Вздрагиваю от холодности собственных слов и зажмуриваюсь. — Они любили. Уильям и мама были безнадежно влюблены, и они не могли быть вместе из-за мира Уильяма. Если бы не те люди узнали об их с Грейси отношениях, они бы использовали ее против него. — Вдруг в голову приходит вероятность того, что Уильям держал ее при себе не только для того, чтобы удовлетворять свою потребность в ней, но и как другое, сдерживающее средство. Он никогда не связывался со своими девочками. Это было общеизвестным фактом.

Мои глаза остаются крепко зажмурены, пока я не чувствую движение под собой и теплые губы Миллера на моих:

— Шшш, — успокаивает он меня, несмотря на то, что я уже перестала говорить. Мне больше нечего сказать, и я надеюсь, Миллер больше не будет допытываться. Каждая крупица той информации, что Уильям скормил мне сегодня утром, вся сила и страсть их с мамой отношений была уничтожена его финальным откровением.

Ты спасла жизнь своей мамы.

Нет, не спасла, и мое сегодняшнее состояние не позволит мне почувствовать сожаление.

— Как долго ты знаешь Уильяма? — спрашиваю, когда он, не останавливаясь, покрывает поцелуями мои щеки и губы.

— Десять лет. — Его ответ приносит завершенность в разговор, а его губы продолжают терзать мои, язык проскальзывает в мой рот и с трепетом исследует. Чувствую отвлечение, так что отстраняюсь от его пытливых губ и смотрю на него секунду, убирая с его лба непослушную прядь волос. Он недоволен моим отказом, что только усиливает мои подозрения.

— Когда ты понял, что я знакома с Уильямом, ты знал, что ему будет что сказать о нас, так ведь? Он не согласен с тем, как ты ведешь дела.

— Правильно.

— Это все?

Он пожимает плечами, выражая безразличие.

— Андерсону есть что сказать о многих вещах, включая меня.

— Он сказал, что ты аморален, — шепчу, опустив глаза на наши колени, почти пристыженная тем, что делюсь мыслями Уильяма, смешно, учитывая, что я слышала, как Уильям говорил это Миллеру в лицо.

— Посмотри на меня, — он подушечкой пальца касается меня под подбородком, вынуждая поднять лицо. Тут же встречаюсь с сияющим взглядом и мягкими приоткрытыми губами. — Никогда с тобой, — говорит он четко, тихо, словно магнит, притягивая мой взгляд.

Я это знала. Нашу ужасную встречу в отеле нужно забить. Там не был мой Миллер.

— Я люблю тебя, — говорю ему на выдохе, обвивая его руками, вжимаюсь в его торс и щекой опускаюсь на его плечо. Он отвечает мне практически неслышным стоном и опрокидывает меня на спину, всем своим телом пригвождая меня к постели. — Ты весь помнешься, — бормочу, взъерошивая его волосы, и пытаюсь отключиться от встречи с Уильямом. Все эти годы я хотела услышать объяснение, совершала ради этого немыслимые поступки, и вот теперь я столкнулась с ним и всем сердцем желаю забыть.

— Могло быть и хуже, — он прикусывает кожу на шее, от жаркого давления его губ я начинаю извиваться.

— Как? — Навязчивая идея Миллера относительно своего внешнего вида явно уменьшилась, в то время как мне должно чрезвычайно льстить, что его строгие, странные привычки ослабли, я никак не могу понять, почему меня так беспокоит его равнодушие.

— А вдруг нам нужно было бы пойти куда-то поесть.

Хмурюсь, но он продолжает говорить быстрее, чем я успеваю спросить, о чем он, ради всего святого, говорит.

— К счастью, твоя милая бабушка вызвалась нас покормить, — он приподнимается на локтях и смотрит на меня сверху вниз, в глазах коварный блеск. Я знаю, что он ищет. И я его не разочарую. Закатываю глаза.

— Она пытала тебя, пока ты не согласился?

— Не было необходимости, — Миллер оставляет на моих губах неторопливый поцелуй и подтягивается, этим движением вдавливаясь в меня бедрами. Мои глаза распахиваются, между ног становится влажно. Теперь, когда голова опустела от нежеланного груза, в комнате чувствуется что-то еще. Что-то привлекательное.

Желание.

Закусив нижнюю губу, тянусь к его плечам и стаскиваю с него пиджак, ощущение его крепких мышц под моими руками только усиливает мое похотливое состояние. Он неспешно качает головой, определенно, непоколебимо, и я недовольно вздыхаю.

— В таком случае, контролируй себя, — подаюсь вверх бедрами, выбивая из него резкий выдох, вслед за этим следует жалкая попытка сердито на меня посмотреть. Улыбаюсь и повторяю свое движение. Конечно, это и меня саму заводит еще больше, но попытки Миллера сдерживаться пробуждают во мне детское озорство. Я снова подаюсь бедрами и со смехом наблюдаю, как он вскакивает с кровати, расправляет свой костюм и поправляет пиджак.

— В самом деле, Оливия?

Сажусь со злой усмешкой на губах.

— Всегда к твоим услугам, — заявляю, подперев рукой подбородок и поставив локоть на колено. Миллер по-прежнему занят, приводя себя в порядок, предпочитая ответить, не глядя на меня.