Музы и мелодии - Ребекка Яррос

следующему электронному письму и ответила фразой, которую мы с Никсоном договорились использовать: «Мы не комментируем наши отношения». Я даже это не хотела писать, но Никсон одарил меня своей ухмылкой и спросил, не стесняюсь ли я публично признать, что у нас отношения? И вот теперь я отвечаю совершенно постороннему человеку, у которого нет никаких прав совать нос в наши дела.

В следующем письме был запрос на проведение мероприятия в июле. После возвращения в Сиэтл я уже не буду заниматься делами Hush Note, но это не помешало мне заглянуть в их календарь. Они будут в туре, но, возможно, успеют.

А где я буду в июле?

Я прокрутила свое расписание до лета. Без сомнения, я постараюсь распределить свое время между офисом в Сиэтле и местом, где будет Никсон с группой, потому что просто не смогу прожить три месяца, не видя его.

Я усмехнулась, увидев небольшое напоминание напротив 12 июля: Никсон — один год трезвости. Я очень хотела быть с ним в этот день.

Никсон вдруг вскрикнул и резко выпрямился в постели. Его грудь вздымалась, пока он пытался отдышаться.

Я выронила телефон. Экран погас, погрузив спальню в темноту. К тому времени, как включила прикроватную лампу, Никсон уже встал и натягивал шорты.

Сердце у меня бешено колотилось. Он не впервые так просыпался, но с последнего раза прошло как минимум несколько недель.

Что-то подсказывало, что чем ближе весна, тем чаще это будет случаться. И чем чаще это будет случаться, тем ближе он будет к тому, чтобы достать снотворное и напичкать им себя.

— Никс?

— Я в норме. Засыпай, детка. — Он вышел из спальни, даже не взглянув в мою сторону.

Вздохнув, я накинула халат и пошла вниз, чтобы заняться тем, что уже стало рутиной.

Никсон уже поставил чайник. Я достала коробку с чаем, а он взял кружки.

Мы молчали, пока заваривался чай.

— С тобой не все в порядке? — прошептала я, нарушая тишину.

— В порядке, — возразил он, проводя рукой по щетине.

— Ты только что проснулся с криком.

— Такого больше не повторится, — пробормотал он, размешивая мед в чае.

— Это явно не «в порядке».

Его челюсть подрагивала, пока он подтолкнул мне баночку с медом.

Я ее поймала и, покачав головой, добавила немного в свою чашку.

— Мне ненавистно...

— Ты не обязана спать рядом со мной.

Я отстранилась, несмотря на его мягкий тон.

— Дай мне закончить. Мне ненавистно, что это происходит с тобой. Что тебе сниться?

Ужас промелькнул на его лице, прежде чем он успел его скрыть.

— Давай не будем об этом.

— Если ты не будешь говорить об этом, то к лету превратишься в развалину. — Я убрала мед обратно в шкафчик.

— Я разберусь.

Я прислонилась к стойке.

— Нет, мы разберемся, потому что именно так поступают люди в отношениях. Но меня не будет в туре, чтобы приготовить тебе чай, и я не смогу тебе помочь, если ты не впустишь меня.

Он скрестил руки на груди.

— Я тебя впустил.

— Нет. Ты позволяешь мне приблизиться, но никогда не впускаешь. — Я уже начала сомневаться, сделает ли он это когда-нибудь, или всегда будут существовать ограничения.

— Я купил тебе дом! — он отступил на шаг.

— Никсон. — Я застонала, положив руку ему на грудь. — Малыш, я не это имела в виду.

— Чего еще ты хочешь? — с вызовом спросил он, в его глазах боль смешивалась со страхом. — Я дал тебе дом. Со мной в придачу. Тебе нужен мой банковский счет? Я отдам карточку. Нужны ключи от пентхауса? О, нет, стой. Они у тебя уже есть. Хочешь, чтобы твое имя было написано на моей груди перед сотнями тысяч поклонников...

— Я хочу, чтобы ты рассказал, почему тебе снятся кошмары!

— А я хочу, чтобы ты сказала мне, почему не можешь игнорировать свои электронные письма в течение двадцати четырех чертовых часов! Мы оба не спим. Я понятно из-за чего, а в чем твоя проблема?

— В работе! — я откинула голову, но продолжала держать руку на его груди, прямо над бешено бьющимся сердцем.

— Ты говорила, что возьмешь отпуск на неделю, — напомнил он.

Я открывала и закрывала рот, а потом вздохнула.

— Ты прав. Прости. Но это все равно никак не связано с твоими кошмарами.

Я уже почти привыкла к тому, что Никсон начинает ссору первым.

— Оставь это, — попросил он.

Я взглянула на мощную грудь под своей ладонью, на физическое доказательство того, что он был здоров. Затем посмотрела на татуировку: циферблат часов и время на них — семь часов двенадцать минут.

— Ты говорил, что это твоя первая татуировка?

Он нахмурился.

— Да. А что?

— Хм. Семь двенадцать. — Я подняла на него глаза, но при таком освещении мало что смогла разглядеть в их темной глубине. Поди разберись, даже его глаза скрыты от меня. — Если бы это была дата: двенадцатое июля, то в этот день ты лег на реабилитацию. Какое совпадение.

То, как напряглись его мышцы, подсказало, что это не просто совпадение.

— Зои. Детка. — Он взял мое лицо в ладони. — Брось это. Пожалуйста.

— Я не понимаю. — Я что-то упустила. Кусочек мозаики, который смешивался с тысячью таких же.

— Тебе и не нужно. — Он мягко покачал головой.

— Но я хочу! — огрызнулась я, от разочарования защипало в глазах. — Это часть того, чтобы быть вместе. Помогать друг другу. Я должна понимать. Я должна помогать тебе.

— А смысл? — он снова отступил. — Почему ты не можешь просто смириться с тем, что есть вещи, которые ты обо мне не знаешь? Которыми я ни с кем не делюсь?

— Потому что я люблю тебя! — крикнула я срывающимся голосом.

У Никсона вытянулось лицо.

— Потому что я люблю тебя, — повторила я тише. — Потому что я влюбилась в тебя, и теперь я — твоя. Моя семья — твоя. Мой родной город — твой. Вся моя карьера связана с твоей. Я принадлежу тебе душой и телом, и мне больно осознавать, что твои мысли заперты от меня на сотни замков. — Я смахнула слезы, катившиеся по щекам.

— Боже, Зои. — Никсон двинулся ко