Белинда Джонс - Летим в Лас-Вегас!

Поначалу я не скрывала своих чувств: но в то время (нам обеим было по семнадцать) всякий раз, как я заговаривала о Си Джее, Иззи поднимала меня на смех и отбивала охоту рассказывать дальше.

Тогда я злилась; теперь понимаю, что Иззи не хотела меня задеть – скорее выплескивала собственную обиду. Весь июль она провела в Греции, в отеле своего отца: открывала для себя опасные местные коктейли и присылала мне открытки, переполненные восторженными описаниями местных парней: «Есть тут один официант – смотрю на него, а сердце так и прыгает вверх-вниз!» Я не сомневалась, что вернется она счастливая, загорелая дочерна и подписываться начнет «Иззи Акрополис». Но Иззи вернулась разочарованная, утомленная солнцем и злая на весь род мужской. Она лишилась девственности с каким-то манчестерцем, улизнувшим на ночь из своей тургруппы. На следующее утро он ушел, не дожидаясь, пока его дама проснется.

Весь остаток лета Иззи вздрагивала, заслышав манчестерский выговор, и истерически хохотала при слове «любовь». Как могла я ей объяснить, что бедное сердце мое раздувается воздушным шариком, что я люблю – люблю впервые в жизни (певцы и кинозвезды не в счет)?

Иззи спросила, как мне понравились летние курсы театрального мастерства. Но стоило мне начать: «Был там один парень…» – как она закатила глаза к потолку.

Не обращая внимания на ее оскорбительное равнодушие, я поведала, что парня зовут Си Джей, что волосы у него до плеч и такие золотистые, что просто светятся, что, когда мы первый раз встретились, он держал под мышкой томик Йейтса.

Иззи убила мою радость одним метким прозвищем.

– Ясно, – сказала она, – новый сорт шампуня: «Пантин-поэт». А тебе стихи читал? Послушать можно?

Но я не могла отдать на осмеяние драгоценные строчки.

– Ты с ним спала? – поинтересовалась Иззи.

– Нет, но…

– Слава богу, хоть одна из нас избежала растления! – проворчала Иззи и прибавила: – Сволочи они. Кобели вонючие. Все до одного.

Не прошло и недели с начала учебного года, как Иззи закрутила бурный роман с ассистентом преподавателя. Парень сдался без сопротивления, самоуважение Иззи было восстановлено, а вместе с ним – и обычная разговорчивость. Теперь она угощала меня рассказами о своих тайных свиданиях, и всякий раз, как заходила речь о поцелуях, перед глазами у меня всплывали губы Си Джея. Я робко пыталась перевести разговор на дорогую мне тему:

– Да-да, понимаю, о чем ты! Помнишь, я тебе рассказывала о том парне с театральных курсов? Иногда перед тем, как поцеловать, он просто накрывал мой рот своим, и несколько секунд мы дышали дыханием друг друга, потом…

Но в ответ я получала только «гм» или «ну да». Лишь однажды Иззи спросила:

– А где сейчас твой Пантин-поэт? Скрылся в замке леди Шелотт?

На этот вопрос я не смогла бы ответить, даже если бы захотела. Родители Си Джея переехали на север и увезли сына с собой. Больше я о нем ничего не слышала. Ни звонка, ни письма, ни весточки. Каждое утро, едва встав с постели, я бежала к почтовому ящику, каждую большую перемену звонила маме и просила проверить ящик еще раз – но тщетно. Я строила планы паломничества в шотландские горы и мечтала о страстном свидании на вересковом поле. Но в Шотландию так и не попала – даже на Эдинбургский фестиваль.

Этот неоконченный роман ноет во мне, словно незалеченный зуб. Никогда – ни прежде, ни после – ни один мужчина не вызывал у меня такого чувства.

Я еще не видела его лица – а сердце уже заколотилось. Едва войдя в класс, равнодушно скользнув глазами по незнакомым лицам, я уперлась взглядом ему в затылок. Хорошо, положим, у меня слабость к хипповым волосам до плеч. Но когда он обернулся, открыв взору загорелое лицо, орлиный нос (моя любимая форма!) и светло-зеленые глаза (мой любимый цвет!), я поняла: это судьба.

Помнится, Линда Эванс сказала однажды: «Едва увидев Янни, я почувствовала: он создан специально для моих глаз». Да-да, знаю, потом они разошлись. Не в этом дело. Я смотрела на него и не могла оторваться. В нем не было совершенства рекламных картинок, но я знала: вот лицо, на которое я готова смотреть всю жизнь.

Вошел преподаватель мистер Риз и велел нам садиться. Си Джей сел со мной рядом.

Не успела я дух перевести – как вдруг мистер Риз указывает на нас и говорит:

– Вы двое – влюбленные!

А Си Джей улыбается как ни в чем не бывало и отвечает:

– Отлично!

Мистер Риз указывает еще на одну пару и объявляет:

– Вы соперничаете с детских лет! Тыкает еще в кого-то:

– А вас тяготит постыдная тайна!

И так далее. Обычное упражнение, практикум по актерскому мастерству. А вы что подумали?

Мистер Риз объяснил, что большую часть занятий мы будем импровизировать короткие сценки, но будем постоянно возвращаться к назначенным амплуа. Так мы, мол, научимся вникать в подтекст роли.

Прозвенел звонок Элоиз, моя одноклассница, предложила вместе прогуляться по местным магазинам. Невольно я оглянулась на Си Джея. Он стоял прямо у меня за спиной.

– Любимая! – произнес он звучным, чуть насмешливым голосом. – Когда увидимся мы вновь, моя любовь, моя любовь?

– День один – короткий срок, миг свиданья недалек, – ответила я без запинки.

– Раз нельзя тебя обнять, буду о тебе мечтать!

И пошло, и пошло! Как настоящие мастера сцены, мы ни на миг не выходили из ролей. Разбор пьес, уроки пластики и мимики пролетали, как во сне: я считала минуты до семинаров мистера Риза. Мне казалось, что сама судьба соединила нас с Си Джеем. Мы словно получили официальное разрешение любить. На семинарах мы узнавали вкус любви, не стесненной ни страхом, ни смущением, ни предрассудками. Все перепуталось: в реальном мире я играла равнодушие, а на сцене сбрасывала маску.

– А теперь посмотрим, как вы жаждете первого поцелуя! Джейми, прекрати отвлекать партнера разговорами… просто смотрите друг на друга… смелее, смелее, вот так. – И через несколько секунд: – Хорошо, достаточно… Очень хорошо… Джейми, я сказал, достаточно!

От популярных песенок мы скоро перешли к классике. В поэтических состязаниях Си Джей меня побивал, и неудивительно: поэзия была его страстью. Пришлось приналечь на классиков: чтобы не отставать от Си Джея, я глотала сборники стихотворений, и в голове у меня все стихи перепутались. Но какой был восторг, когда удавалось без запинки ответить Си Джею подходящей цитатой!

На следующий день после первого поцелуя в присутствии двадцати двух восторженно вопящих студентов он спросил:

– Ну, как тебе вчерашнее?

И я, набрав воздуху в грудь и шалея от собственной отваги, ответила:

Пронзила сердце боль, но сладостна она. Целуешь в губы ты – трепещет мое сердце.