Робин Сисман - Особые отношения

Подумаешь, очень часто кто-то на кого-то похож, размышлял он. Он сам сколько раз ошибался, принимая совершенно незнакомых людей за своих приятелей. Глупо делать какие-то выводы из того, что на старой завалявшейся фотографии кто-то на него похож. Да, только при условии, если бы это был случайный человек. Но это был кто-то, кого знала его мать. И знала, черт подери, очень хорошо. «Анни, дважды моей девушке».

И он вспомнил еще одну вещь, которую никому не говорил. С времен, как он помнил себя, существовала какая-то тема, которая была для него запретной. Когда ее касались, разговор становился каким-то, как ему казалось, бессвязным, с недомолвками. Он замечал, как предупреждающе хмурились брови, слышал шепот на кухне. Это касалось чего-то, что было у его матери до его рождения. Для Тома родители папы были дедушкой и бабушкой. Он проводил много времени каждое лето в их доме около залива Какмер Хейван, удивительном месте с могучими утесами, в расщелинах которых оставалась вода после прилива.

Но что касается биографии его матери, была в ней некая черная дыра. Он даже не знал, сколько матери лет, и эта ее скрытность была частой причиной шуток в семье. Когда они путешествовали, мать тщательно прятала свой паспорт, объясняя это тем, что она на фотографии выглядит как сам Божий Страх. Ее отец умер до того, как Том родился, а когда Том спросил мать о матери — его бабке, то получил ответ: «Я не знаю, где она, и знать не хочу».

Чья-то рука взяла суповую тарелку Тома и заменила ее на тарелку с палтусом и молодыми овощами. Брайан попросил и его что-нибудь рассказать, и Том начал рассказывать смешную, по его мнению, историю, как они повстречали в Словении пьяного солдата. Обычно Том разукрашивал это событие живописными деталями, но сейчас история получилась не смешной. Он не мог собраться с мыслями.

А в памяти всплывали все новые воспоминания. Звонкий голосок его маленькой сестренки, когда та показывала одному гостю семейный альбом: «А здесь снова я. Правда, красивая? А вот фотографий Тома нет, потому что, когда он родился, папа и мама были такими бедными, что не могли купить даже аппарат». И еще один голос — сестры Касси, которая любила устраивать по любому поводу драмы: «Почему у Тома волнистые волосы, а у нас — какие-то мышиные? Разве это справедливо?»

Он вспомнил празднование своего дня рождения, ему тогда исполнилось десять лет. Отец повел его и пятерых его лучших друзей на фильм. Они на поезде добрались до Лондона, затем проехались на автобусе, накупили гамбургеров и пакетов с жареным картофелем и весь фильм уминали кукурузные хлопья, а после фильма объедались мороженым и беззаботно смеялись и шутили всю дорогу домой. Вечером собрались родители его друзей, жали ему руку при приветствии и говорили ничего не значащую чепуху. Мать одного мальчика, засмеявшись, сказала его матери: «Я чувствую себя очень неловко. Вы выглядите удивительно молодо по сравнению с нами. Должно быть, вы вышли замуж еще ребенком!» И тут мать глянула на него, и в этом взгляде была такая эмоциональная сила, что он вжал свои ладони крепко в обои, и его кончики пальцев и сейчас помнили рельеф их рисунка. В то время он не смог понять этот взгляд. Этот эпизод был отнесен в список тех непонятных вещей, с которыми он столкнулся в детстве. И только теперь он догадался, что было в ее глазах. Это был страх.

Тому сделалось нехорошо. Тепло от наглухо застегнутых тел наполнило зал, стало душно. Вдобавок Том почувствовал, как у него засосало под ложечкой, прямо как перед экзаменом. Том огляделся, надеясь увидеть кувшин с водой, но тот был вне пределов досягаемости. Человек, прислуживающий за столом, снова наполнил стакан Тома вином, Том осушил стакан залпом. Напротив через стол подходила к своей кульминации очередная захватывающая история про неведомого Чарли. Голос рассказчика перекрывал рокот голосов в зале: «А когда он был пьян, говорю вам, Чарли не узнал бы даже своего собственного отца…» Том почувствовал, как по его спине льется пот. Пробормотав что-то Брайану, он перелез через скамью и выбрался из зала.

В лицо пахнуло холодным ветром. В голову лезли странные обрывки фраз. «Почитай отца и мать…», «Хороший мальчик слушается папу». «А когда ты навещал своего отца последний раз?» Том заставил себя считать ступеньки лестницы. …Тринадцатая, четырнадцатая, пятнадцатая. Звон тарелок и ножей стихал за спиной. На повороте лестницы он подошел к каменному столбу и прислонился к нему пылающим лбом.

Кто был этот человек, этот таинственный «Д»? Том вдруг почувствовал одновременно ярость и ревность. Но ведь было же и другое, и это другое, к его ужасу, всплыло сейчас из темных глубин его памяти.

Дома у него хранился картонный ящик из-под обуви, доверху наполненный открытками со всего мира, на всех открытках была только одна строчка. «Веллингтон разгромил здесь Наполеона». «Сегодня съел живую креветку!» «Мальчик на этой открытке напоминает мне тебя». И ниже всегда была одна и та же надпись: «С громадной любовью, папа». Он посылал открытки всегда, даже если уезжал на очень короткий период. Самым лучшим было то, что эти открытки были адресованы только ему одному — ни вообще семье, ни сестрам. Это касалось только их, отца и сына. И эту связь нельзя было подвергнуть сомнениям. Невозможно.

Том медленно побрел домой, чувствуя вечерний морозец. Там, где лестница кончалась, стоял ряд телефонных автоматов. Он помедлил. А почему нет? В конце концов, он обещал позвонить.

Она подняла трубку сразу же, но звонок был не совсем вовремя — она жарила бифштексы. Но она сказала: «Я их только что положила, поэтому мы минуту можем говорить совершенно спокойно. Страшно рада, что ты позвонил. У тебя там, наверное, очень много интересного?» Том услышал, сколько в этом голосе было теплоты, вспомнил, как она расхаживает по кухне с деревянной ложкой и, как всегда, босиком, и внезапно почувствовал, что к нему возвращается любовь к ней.

— Как отец, нормально? — спросил он.

— Вполне. Он сейчас здесь, читает газету. Ты хочешь ему что-то сказать?

— Нет, мам, я только хотел спросить — кто такой «Д»?

— Странное имя.

— Нет, это не имя, а только одна буква «Д». Я нашел в старом твоем чемодане одну вещь, подписанную «Д». После очень небольшой паузы она спросила:

— А что это за вещь?

— Фотография.

— Чья?

— Это я и хочу тебя спросить. — Пусть немного поломает голову. И если это тайна, он непременно должен ее узнать.

— Я не знаю, Том, — нетерпеливо сказала она. — Мы что, играем в загадки. Почему я должна знать, кто он, этот «Д»?

«Он», сказала она. А ведь он не говорил, кто на фотографии — мужчина или женщина. Наверняка она прекрасно знала, кто он такой.