Дэй Леклер - Вспомни ту ночь

Все еще сидя на карточках около нее, он протянул руку к ее животу. Правда, в самый последний момент что-то его остановило, и он так и не дотронулся до нее. Все ясно: ему до смерти хочется дотронуться до их ребенка, почувствовать, как в ее животе растет новая жизнь. Но уже через мгновение выражение его лица снова стало непроницаемым.

Ник отодвинулся от нее, опуская руки, но Дани, поддавшись порыву, схватила их и крепко прижала к своему большому круглому животу. Он стиснул зубы, полузакрыл глаза, и густые ресницы скрыли слезы, сверкнувшие в бездонной синеве его глаз. Нежно-нежно гладил он своими большими сильными руками мягкую округлость ее живота, и она наслаждалась теплом, которое приятно разливалось по всему телу от его прикосновений.

— Это ребенок так толкается? — изумился он, ощутив несколько довольно сильных ударов. — Тебе больно? — тихо спросил он, почти касаясь губами ее уха.

— Да нет. Хотя ради ребенка можно все вытерпеть.

— Ты рада… рада этому?

— Я давно хотела детей. Но Питер… — Ник застыл в неподвижности, и Дани поняла, что сейчас не самое подходящее время обсуждать ее не слишком удачный брак. Она неловко пожала плечами. — Да, Ник. Я очень счастлива, что у меня будет ребенок.

— Ты только не слишком рада, что отец — я.

— Я этого не говорила!

— Это и дураку ясно.

— Новый год был…

— …ошибкой. Да, ты уже говорила. Ей не понравился его тон, и она снова попыталась объясниться:

— Ситуация вышла из-под контроля. — И мысленно добавила: «Если не сказать больше».

— Да, уж точно, заранее ничего не планировалось. А твои родители… Они, должно быть, уже знают, что ты в положении?..

— Пожалуй, это было бы трудно скрыть, — сухо заметила она.

— Им известно, что отец — я?

— Нет.

Он расплылся в довольной улыбке. Ох уж эти губы! В ту незабываемую ночь она страстно их целовала, отбросив всякий стыд.

— Как, думаешь, они поступят, если я позвоню и сообщу им, что являюсь отцом твоего ребенка?

— То есть ты хочешь знать, что они сделают, когда выйдут из полуобморочного состояния? — Он никак не отреагировал на ее слова. Похоже, перед ней снова был. мистер Ледяная Глыба. — Они бы разозлились на тебя.

— Понимаю. Но их гнев сразу же пройдет, Как только я объясню, что ничего не знал о твоей беременности.

— Да, конечно. — Она поджала губы.

— Тем более когда я скажу им, что хочу на тебе жениться.

— Они будут в восторге, — процедила она сквозь зубы.

— Так я и думал. — Он дал ей пару секунд обдумать, какие у нее есть варианты, прежде чем задал следующий вопрос: — Готова признать свое поражение?

Дани молча пыталась справиться с подступившими к горлу срезами. Ник как никто другой знал ее родителей. Ее родные представляли собой тесно сплоченный семейный клан, все члены которого с огромным уважением относились к традиционному понятию «семья». К ее огромному облегчению, они пришли в восторг, услышав о ребенке, но были несказанно огорчены ее отказом назвать имя отца. Хотя они и не перестали любить и поддерживать ее, Дани знала, что глубоко ранила их.

— Итак, брак заключается на один год. Я останусь в ССИ, но не на полный рабочий день. Через год ты выкупаешь мою долю. Согласен?

— Согласен. — Он взглянул на часы. — Заеду за тобой завтра в девять утра, и мы отправимся в суд. Если повезет, уже к полудню мы будем женаты.

— Так быстро?

— По-моему, у нас осталось не так уж много времени. Хочешь, чтобы твои родные присутствовали на церемонии?

— Вряд ли нам удастся их от этого отговорить, — ответила она не без иронии.

— Тогда решено.

Несколько минут прошло в молчании. Затем Дани встала, испытывая неловкость не столько из-за огромного живота, сколько из-за присутствия мужчины, которому вскоре предстояло стать ее мужем.

— Я провожу тебя.

— Позаботься о ней. Гемма, — попросил он, открыв дверь. — И свяжись со мной, если возникнут какие-нибудь проблемы.

— ПРОСЬБА ПОНЯТА, МИСТЕР КОУЛТЕР. ПРИЯТНОГО ВЕЧЕРА.

— Ну-ка, постой… — Дани нахмурилась.

— Солнышко, ты вот-вот должна родить, — Ник заговорил таким рассудительным тоном, что она чуть не врезала ему по физиономии. — Я просто хочу быть уверен, что не возникнет никаких осложнений. Гемма их, во всяком случае, не допустит.

— Мне не нравится, когда за мной постоянно шпионят.

— Гемма не шпионит. Она тебя защищает. Это ее работа.

— Временная работа, — еле слышно процедила Дани.

— Это ее работа до тех пор, пока я не отменю свой приказ.

— Лучше скажи, пока я не узнаю код, позволяющий тебе отменять мои приказы. — И прежде чем он сумел бы окончательно смутить ее своей железной логикой, добавила: — Ты так и не объяснил, почему вернулся домой раньше времени.

— Ну, скажем, я почувствовал, что надо срочно возвращаться.

— Почувствовал? — вежливо осведомилась она. — Ты, Ник Коултер, мог что-то почувствовать?

— Что бы ты там ни думала, я не компьютер, — ответил он с завидным самообладанием. — Если та новогодняя ночь ничего для тебя не прояснила, то как-нибудь я непременно объясню тебе разницу между собой и компьютером. — И с этими словами закрыл за собой дверь.

Как всегда, последнее слово осталось за ним. Понимая, что ведет себя совершенно по-детски, Дани высунула ему вслед язык. Как назло, именно в этот момент Гемма что-то Пропищала — не иначе как произошел очередной сбой в голосовом модуляторе.

— Да заткнись ты! — рявкнула Дани.

— ОШИБКА ВОСЕМЬСОТ ДВА И ЧЕТЫРЕСТА ТРИНАДЦАТЬ. ПОЖАЛУЙСТА, СФОРМУЛИРУЙТЕ ПРОСЬБУ В СООТВЕТСТВИИ С ПРАВИЛАМИ. УДАЧНОГО ВАМ ДНЯ, МИССИС ШЕРАТОН, — высокомерно ответствовала Гемма.

— О да, у меня будет удачный день, — пробормотала Дани, идя вперевалку по коридору. — Дай только найти кусачки — и я перережу все твои провода. Тогда посмотрим, за кем останется последнее слово.

Ник стоял спиной к закрытой двери, остро чувствуя и символичность этой сцены, и иронию положения, в котором очутился. В очередной раз один…

Перед его мысленным взором мелькнул образ мальчугана, стоика поневоле. Он так же одиноко стоял, прижавшись спиной к закрытой двери, а перед ним была огромная, уже пустая автостоянка. Он ждал. Ждал, как всегда. Он привык ждать. Сзади него находилось напоминавшее фабричное здание школы. Пока он так стоял и ждал, прямо перед его глазами, медленно кружась, проплыла снежинка, дрожа в ледяных объятиях ветра. Но мальчик стоял не шелохнувшись, не желая признать, что на улице жутко холодно, что снег в Сан-Франциско выпадает крайне редко, что час уже поздний. Отказываясь дать волю чувствам, терзавшим душу. Плакать бесполезно. Слезами горю не поможешь, даже если бы у него сохранилась способность плакать. Но плакать он разучился. Все его слезы уже давным-давно замерзли, превратившись в ледяную глыбу.