Наталья Сафронова - Лабиринты любви

— Утешил. Есть будешь?

— Нет, меня покормили. Пойду спать.

— Правильно, а то замотался совсем.

Сны мне снятся всегда, чаще, проснувшись, я их не помню, но есть сны, которые не могу забыть. В ту ночь мне приснился, пожалуй, самый страшный сон. Будто еду я один в открытой повозке, запряженной лошадью, по летнему, чахлому, какому-то выцветшему лесу. Мелкие елки с пожелтевшей хвоей, жухлая трава, тусклый день, узкая дорога с разбитой колеей… Впереди дорогу кто-то перебегает… Волк? И тут же, как всегда во сне, подтверждение мысли: бурая клочьями шерсть, острая морда и тот взгляд дикого зверя, от которого кровь стынет в жилах. Страшно, но соображаю: ведь ему нужна лошадь, а не я. Дорога под горку, главное — побыстрее разогнаться. А руки не слушаются, быстрее не получается. Почему? Да ведь дорога теперь круто забирает в гору, а он стоит и ждет, чтобы встретить там, наверху, где ему удобнее прыгнуть. Тут лошадь куда-то исчезает, а я медленно вползаю в горку, навстречу его зеленым глазам и раскрытой пасти. Закрыться мне нечем, а он прыгает и летит, медленно увеличиваясь, как на экране, во всю его ширину: сначала морда, потом одна пасть, в которой виден каждый зуб, затем мой взгляд приковывают желтые, прокуренные клыки, которые вот-вот сомкнутся. Они страшно клацают над ухом, и волк вылетает из кадра сна — промахнулся.

Я хватаюсь за сиденье и просыпаюсь. Перед глазами круги, на лбу — пот, сердце из горла медленно проваливается на место. И всего меня переполняет радость бойца, вышедшего победителем. «Он промахнулся!»

— Киса, хватит болтать, пойдем танцевать, — предложил Гоша, подойдя к столику и протянув ей руку.

— Я думала, ты забыл обо мне, — она встала, улыбнувшись, и прошла с ним в соседний зал, где звучала музыка.

— Нет, я затаился, как волк перед броском, и наблюдал за тобой из-за кустов, — по блеску в глазах и появившейся манере чуть растягивать слова было заметно, что он выпил.

— Ты хочешь сказать, из-за бутылок? — Она чутко уловила его состояние.

— Они тоже зеленые, и если смотреть снизу вверх, похожи на стволы тропических деревьев, — сфантазировал он.

— Это у тебя от вИсочек в висОчках такие образы рождаются? — Она хотела подколоть его.

— А ты думала — легко жить с пьяницей? Миллионы русских жен поймут тебя и пожалеют, — он произнес то, о чем она, видимо, подумала, судя по раздраженному и слегка брезгливому выражению ее лица.

— С чего бы вдруг жены меня жалели? Я не жена, — ее тон был надменно-холодным.

— Киса, я фигурально, — хохотнул он.

— Гоша, а я буквально, то есть я хочу жить с тобой в соответствии с духом и буквой Закона о семье и браке, — она пыталась сдержаться, но голос гневно дрожал.

— Тебе захотелось применить на практике твое юридическое образование? — отозвался он серьезно, но небрежно.

— Нет, мне захотелось проверить на практике наши отношения, — она попыталась сказать это теплее, но раздражение оказалось сильнее.

— С удовольствием. Поедем к тебе или ко мне или поищем уголок здесь? Хочешь, я провожу тебя в дамскую комнату? — Он привлек ее к себе, крепко обнял за талию и стал пробираться между танцующими парами.

— Убери руку! Ты что, можешь трахаться в кабинке? — Она задохнулась от возмущения, представив такую перспективу.

— С тобой — даже на Красной площади, — он продолжал силой увлекать ее куда-то.

— Это единственное, на что ты способен, — проговорила она с вызовом и остановилась.

— Мне кажется, что это главное, — он тоже остановился, привычным жестом похлопывая себя по карману.

— Для тебя? — почти крикнула она.

— Для тебя! — спокойно улыбнувшись, сказал он.

— Ну всему есть предел. Спасибо за чудный вечер, не провожай меня, не звони мне, не ищи меня, — она повернулась, взяла со столика сумку и стала пробираться к выходу.

— Не ищи меня, когда тебя выпустят отсюда. Ты должен это пообещать, — опустив глаза, но громко и четко, на одной ноте произнесла Эля, когда конвойный привел меня в помещение для свиданий в Бутырках.

— Меня не выпустят. Я не могу доказать, что был дома после девяти. Дома была только мать, а пять человек дали показания, что до девяти видели меня в этом сквере у Алабяна, где потом нашли Глыбу. Да еще у него была моя расписка на две тысячи баксов. Я брал их на закупку видаков. — Полная безысходность и ужас владели мною.

— Ты что, подписал признание? — живо спросила она, вскинув на меня испуганные глаза.

— Нет! Ведь ты-то знаешь, что я не виновен, — чуть не закричал я. Никто не хотел меня слушать, никто мне не верил, но хоть ей-то я должен доказать, что не убивал Глыбу.

— Что с лицом? — поинтересовалась Эля, отводя глаза от моего багрово-красного синяка, растекшегося от переносицы по всему лицу.

— В камере… Короче, я упал… — Рассказать о том, как меня били, а потом приводили в чувство, опустив мое разбитое лицо в унитаз, я, конечно, не мог.

— Папа велел сказать, что у тебя есть выбор. Или ты навсегда отказываешься от меня, или надолго садишься. Надолго — я не дождусь. Теперь согласен? — глядя прямо мне в глаза, сказала она спокойным, твердым голосом.

— Ну разумеется, — в тот момент на свете не было ничего, ради чего я согласился бы просидеть пятнадцать лет в тюрьме. Мне с лихвой хватило пятнадцать дней.

— Гоша! — крикнула она в отчаянии, но я уже не слышал.

— Свидание окончено, — сказал дежурный, и меня увели.

— Гоша, куда Лора пропала? Мы уходим, хотели попрощаться, — Ольга с Толей нашли его в баре.

— Киса? — уточнил он.

— Ну почему Киса? Где ты видел у кошек такие ноги? — возмутилась Ольга, они были подружками.

— Оль, да у него все кисы, — успокоил ее Толик, правильно оценив состояние их собеседника и бесполезность дискуссий.

— Да, это мое ноу-хау, чтоб имена не путать. Выпьем? — Гоше хотелось поболтать с ним, Толик являл собой идеальное сочетание образцового мужа и настоящего плейбоя. Его давно интересовал рецепт такого коктейля.

— Нет, мы уже. Так где же Лора? — почувствовав возникающую между мужчинами солидарность, насторожилась Ольга.

— Не знаю, она не велела ее искать, — ответил он совершенно искренне.

— А ты как отреагировал? — поинтересовался Толик. Видимо, Гошины рецепты его тоже занимали.

— Сказал: «Ну разумеется!» — произнес он голосом из своего прошлого.

— Разве так можно отвечать любимой женщине? — Ольга, видимо, решила его поучить, как следует обращаться с женщинами, любопытно.

«А что я мог? Сижу, нос сломан, разлука уже свершившийся факт», — его старая потеря болела сильнее новой.