Иосиф Гольман - Авдотья и Пифагор

Ознакомительный фрагмент

Например, Пиф, несомненно, был одарен математически, Петр Андреевич не зря делал на него ставку — а однажды даже попросил Дуняшу воздействовать на друга, дабы тот серьезнее относился к предоставленным ему богом возможностям. Прямо сказал: Пиф — самый талантливый из всех его учеников (надо думать, за двадцать лет преподавательской деятельности у Петра Андреевича учеников было достаточно).

Дуняша, как и обещала, поговорила с Пифом. Ответ ее удивил. Оказывается, Пиф не любил математику! Ни одной четверки за всю школу, все ловил на лету. Представлял школу на городских олимпиадах — и не любил математику!

«Как это может быть? — недоумевала Дуняша. — Впереди ж такая карьера открывается!»

Петр Андреевич много чего ей сулил, понимая, что девушке это небезразлично.

– А вот ты посуду мыть любишь? — вопросом ответил Пиф.

– Не очень, — созналась она.

– Но ведь у тебя получается, — не унимался Пиф. — Никаких интеллектуальных препятствий нет. Тебе все понятно в мытье посуды?

– Все. — Дуняша уже поняла, к чему он клонит.

– Так, может, займешься этим вопросом профессионально? Впереди целая жизнь. Станешь супермастером по мытью посуды.

– Сравнил, — вяло отбивалась она. — Науку и мытье посуды.

Но отбивалась действительно вяло, потому что главную мысль усвоила. Не все, что легко дается и хорошо оплачивается, увлекает.

Эту глубокую философскую мысль она в будущем не раз прочувствует, причем на собственной шкуре. И ей не понравится.

История бесследно не прошла, хотя и не привела к каким-то конкретным решениям.

Потом на нее наложилась еще одна история.

…Дуняша не успела додумать, как машина подъехала к закрытым воротам их поселка. Она, махом вырванная из собственных мыслей, как в первый раз, удивилась, увидев гигантскую высоту их поселкового забора. Сколько обычно высота в заборе? Полтора метра, два, у рачительных и осторожных хозяев может быть три. Здесь же верных пять, причем солидного, покрытого темно-коричневым пластиком профилированного металла. Сверху — спираль из блестящей колючей проволоки с веселеньким названием «Егоза», шипы на солнце посверкивают. Надежно защищает обитателей поселка от всех внешних воздействий.

А заодно не менее надежно отделяет некоторых его жителей от прежней жизни, прежних друзей, прежних привязанностей.

То есть прежнее ушло. А вот настоящего пока не появилось.

Машина плавно проехала КПП и неспешно двинулась по обсаженным елями внутренним дорожкам-аллеям.

А Дуняша вернулась к волновавшей ее мысли.

Пифа не только не интересовала математика, казалось, его вообще наука не интересовала. Да и карьера тоже.

Вот ранки обрабатывать ему нравилось, и шинки накладывать, и даже клизму ежику ставить.

Она не спорит: поставить ежику клизму не каждый сможет. Но не всю же жизнь возиться с клизмами и перевязками! Неужели она собирается связать свою судьбу с вечным медбратом?

А еще ей очень хотелось выбиться из нищеты.

В том, что они с мамой живут в нищете, она убедилась только в старших классах — до этого ее абсолютно все устраивало. Но вот прийти на выпускной в перешитом мамином платье — не устраивало. Девчонки дни напролет болтали о том, где, как и какое платье они к выпускному ищут. Она по понятным причинам в этих беседах не участвовала.

И если бы дело было только в платьях!

Пифа же все это, казалось, вообще не интересовало. Его будущее было предопределено. Его жизнь с бабушкой — родители Пифа погибли в автоаварии еще до того, как он пошел в школу, — была размеренна и уютна. Его отношение к Дуняше было таким же размеренным, понятным и предсказуемым.

Вот на таком фоне и высветился Марат. Второе, так сказать, пришествие. Первое было еще в четвертом классе, и он тогда звался Маратиком. Сейчас вряд ли кто так его назовет…

Машина остановилась около кованых ворот особняка. Водитель нажал кнопку инфракрасного брелока, и огромные створки мягко раскрылись.

«Мерс» въехал во внутренний двор.

– Все. Мы дома, — сказал Иван. И ухмыльнулся.

Дуняша вздохнула. Иван — умный, только недобрый. Интересно, почему он ее не любит? А еще интересно, кто ее здесь вообще любит. По крайней мере, в том смысле, в каком она это слово понимает…

Она вышла из авто и направилась к дому.

3

Ночь прошла без происшествий.

Александр Федорович спал спокойно, позавтракал с аппетитом, так что утром Ольга Николаевна казалась веселой и оживленной.

Насчет чудес она, конечно, все понимала правильно, но они оба с мужем, по наблюдениям Пифа, старались не заглядывать в будущее. Будущего у них, по большому счету, не было, в связи с чем Богдановых абсолютно удовлетворяло настоящее. Особенно когда в указанном настоящем не было ни боли, ни физических страданий. Любовь же — присутствовала постоянно.

Наблюдая за ними, Пиф часто ловил себя на мысли, что завидует.

Казалось бы, глупо и нелогично завидовать влюбленным, обреченным в самом скором времени на бессрочную разлуку. Но Пиф испытывал именно это чувство!

Ольга Николаевна не упускала ни единой возможности, чтобы словом или ладонью приголубить своего несчастного Санечку. А тот, какой-то уже внутренне успокоенный, больше переживал за нее, чем за себя. И тоже старался если не физически, то хотя бы взглядом приласкать свою женщину.

Пиф часто размышлял по этому поводу.

Богдановы, похоже, прожили в таком блаженном состоянии почти четверть века. А большая часть человечества этого состояния вообще не испытала, прожив и дважды по столько. Так кому повезло сильнее?

Пиф пока не готов был, даже в уме, обменять свою нынешнюю жизнь на заведомо укороченное счастье с Дуняшей. Но не потому, что старался выгадать срок подольше, а скорее потому, что вообще плохо относился к подобным сделкам, пусть и умозрительным. Каждый должен пройти своей дорогой.

Подумал о Дуняше — и больше уже ни о чем не смог думать.

Когда он ее впервые увидел? Да в первом классе и увидел. Она была с двумя огромными белыми бантами, розовым ранцем на спине и с большими гладиолусами в руках, едва ли не больше ее самой. Рядом стояла ее мама, Пиф почему-то запомнил, что принял ее за девочкину бабушку. Теперь знает почему — жизнь у Валентины Викторовны получилась не самая легкая. Прямо скажем, напугала ее жизнь, до сих пор испуганная живет. И те гладиолусы наверняка ей было непросто купить первого сентября, когда бессовестные торговцы безбожно вздувают цены. Но ей так хотелось, чтоб все было как у людей. Это и сейчас ее главное движущее чувство. Видимо, так она представляет себе счастье.